... знаешь, это четвертая попытка без тебя. Испытание под названием "соедини все, что за проклятыми разделительными". До дыр разъедая каждую нашедшую в сердце отклик крупинку тепла, вырази чувства сквозь беспощадный и безразличный текст. Дважды по слогам саму себя и на приобретенных изломах войди под толщу небытия, забыв путь назад. Дорога в одну сторону, обделяет вместе с предначертанными доступом к маске с воздухом. Мне привычно слишком не дышать, ну а тебе? Замирать и ощущать. Тишину обездвиженности грудной клетки, скрывавшей предпосылки_последствия агонии внутри, на уровнях физиологически ниже, где по-прежнему суются пустые места. Уничтожим их? Если вскользь задержатся отведенные часы. Только бы (р)ядом с тобой. По мыслям тоннами фраз, по старым письмам оттенка итальянской соломы [с моим дурацким витиеватым почерком] глотками безумия. Наше просто - совсем не просто. Ведь не зря испещряла я график воскресными понедельниками и пятничными субботами, заплутав в днях недель. Всерьез испытывала желание, не сопротивляясь, любить тебя навсегда, хоть и я, между прочим, тоже теперь не верю в любовь. А всего-то был гребаный день. Один, который был нужен не дабы запомнить тебя наизусть [ты въелся в сознание куда раньше], но ради потребности черно-белых тонов на бумаге. Возникшей абсолютно случайно, не на трезвую голову. С еще не пьянящим, тем не менее градусом в крови. За промежуток, кульминационно сегодня. Спустя который вероятность убить все столь важное и ценное возрастала в разы. Цепляясь за меня. За тебя. Тогда как я движением [отстраненным от грации] вырывала сией минутой страницу плотного листа смешанных линий. Они обличены мной в очертания на пределе эмоций, ведь так легче. Болью под то, что можно сжечь. И гори бы здесь яркими языками пламени к чертовой матери, да проебываю свою душу в этой игре не я. Лишь стираю правила и рамки моей неотвратимой. За нее сгноблю себя, зато решила сама, самостоятельная. Я же выбрала. Жаль, правда, из тех вариантов, из которых упаси Господь кому-либо еще выбирать.       
Я всегда лелеяла именно черный. В его глубине, затягивающей меня без краев, находила полноту неосязаемого. Наслаждалась эстетически правильным обнулением цветов, заостряя внимание на всех кусочках единого шедевра. Обители перфекционизма, привитого мне матерью, дотошной до мелочей. Поэтому и, встречая ночную пелену в пропахшем никотиновыми парами заведении на окраине, чужие руки касались моих плечей, укутанных в легкую длину вязки темного тона. Время им прошлое, ибо столь скоротечен момент выкрученных запястий моими усилиями. Агрессией в голосе и в голове, переходя на мат. Я давно таю за миловидной оболочкой змеиную шкурку и как знать на что способна? Вспыльчивая настоящая с навыками самообороны. И частью судьбы, проведенной в картах медсестер психиатрической палаты. Сладость мертвой за наружным слоем девочки для милого подкатывающего яйца друга. Настолько приторная, что пришлось исчезнуть от лицезрения окружающими, забрав с собой в ладонях только твое имя в отрывной из блокнота. Мимо желтого [чересчур кислотного для этого района] такси, которое замечаю боковым зрением. В совершенный одинокий февраль, накатывающий приступами паники. Он пережимает мое горло ледяными лапами необоснованного страха, приставляет к стене невыносимой лихорадкой по телу и стреляет в упор из выворачивающей тошноты вкупе с прочими кажущимися реальными чувствами. Я, словно в замедленной съемке, сползаю вниз в каком-то забытом людьми переулке. Без куртки по кромке не теплой даже для Калифорнии зимы, ибо мне нет дела до глупых забот о формальных тридцати шести и шести, если под слоями кожи далеко за минус сорок. Я жду затянутого восклицательного в своей никому не нужной биографии. Больше не превозношу завтра [в завтра я с радостью тащу упаковки с алкалоидами, заведомо худшими и в нынешнем], не оборачивающееся для меня ничем, кроме добавления резкости рубцам. Поддаваясь вперед волнам мягкости неги, спринтами защитной от обстоятельств стечения, затихаю на губах тяжелым выдохом, коли, наконец, все так, как должно быть. С должным антуражем. Главной ролью под не_светом софитов. Пока подушечкам пальцев довелось отпускать квадрат два на два ткани моей одежды, зажатый между. Следом за заядлым занавесом.
В три часа по счету после полуночи резкость запаха уверенно ворвется в пространство, нагло расталкивая обнимающий покой. С невнятным мало слышным хриплым звуком я буду всячески выхватывать скоро ослабевающее умиротворение, сопротивляясь отвращению. Дернусь на дополнительном круге, моя, сука, выжившая реальность возьмет надо мной верх своими мучениями. И, бесповоротно приютив меня на коврике с обманчиво золотыми [на отъебись позолоченными] буквами "добро пожаловать", толкнет закрывать лицо от взбодренной превалируемой степени дерьма. На максималках, хули, как я и постоянно жаждала. Там уж какая разница, что мое изуродованное болью тело не готово принимать вертикальную плоскость. Что постепенно накрывает безвыходность распахивания век строго по траектории расплывшегося взгляда. Что от любого несложного рывка мутит. Что с ужасом неслушающимися руками длительно тяжело выкидываю содержимое карманов [и тот самый набросок тебя] из-за таблеток, которые зареклась носить с собой на случай, если по-другому не получится и сопротивляющаяся половина с неостанавливающимся сердцебиением продолжит бесполезно тратить года. Что взамен пустота, которую ловлю наперегонки с севшими связками в срывающемся с синюшных:
- Блять, - отчаянно пытаясь совладать с надеждой не доверять происходящему, но абсолютно поздно. Мне бьет в виски, обволакивает тремором, выворачивает желудок, усугубляясь принятой накануне дозой. Я едва успеваю отрикошетить нахлынувшее, когда без того расширенные зрачки зацепляются за тебя. Этой долей секунды. Самой замирающей ее частью, в которой глаза в глаза. Доходя до подкорки. В шокированном дак, значит, ты ... эмоционально охуевшем. Посреди полного повисшего молчания разрядом, от чего бессознательным толчком вжимаюсь в диван. Под разошедшуюся донельзя дрожь морально загибаюсь в орущих воспоминаниях, будто не прокручиваю их двадцать четыре на семь, не заснув по ночам. Нескончаемой воронкой из нарезок совершенного. Я бы невероятно хотела отвести взгляд в сторону, но именно я приучала себя во что бы то ни стало не сдаваться твоим глазам. С вызовом принимать гордую, не теряться, пусть хоть сто из ста щемит в груди. Стиснув зубы, склеивать остатки сил, чтобы после, набекрень натянув фальшивую маску ухмылки, разрушать тишину сказанным для тебя на блеклых интонациях:
- Забавно, не правда ли?
С нотой колкого для меня самопрезрения.
Испытывать страх.
Видя тебя, так рядом. Близко. Понимая ледяную условность. Даже с нашими мерами времени, залитого формалином. Где недавно [конечно, давно] купюрами издательского дела госпожи Бьерк на спор с одногруппниками занесла в память хронологию вечера благотворительности. Шлейфом нуарного платья в пол с декольте. И тонкостью ткани. Вдоль. По предплечью. Ежели положено, согласно местному до жути не характерному мне дресс-коду, оттенять силуэты [еще не столь многочисленные] на коже. А губами губить игристые вина в изящных фужерах сменой крепости виски в бокалах, предпочтенных за мной. Боже, самое странное место, в котором я только встречала тебя. Обошлась без приветствия, сантиметрами вбок я, минуя. Легким шагом. Вторую главу, завершив эпилоги и главную. Оставляя в загвоздках вопрос: все же кто мы друг другу?
Непосредственно либо?
Будем сразу ничей
или после ничья?