T O O X I C |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » T O O X I C » альтернативная ветвь » brideshead revisited
brideshead revisited
the squats we used to party in
are flats we can't afford
the dumps we did our dancing in
have all been restored
rebecca & keith / london / 2020
[icon]https://i.imgur.com/7RQTORK.png[/icon]
[status]фракир[/status]
[nick]Ian Buckley[/nick]
Отредактировано Casey Darling (2020-07-27 22:53:22)
меня здесь нет.
секретарша недовольно кривит кукольное лицо, и протягивает увесистую кипу документов, что-то говорит. ее яркие губы, похожие на идеально изогнутый лук пухлощекого малыша купидона, четко очерченные, выплевывают слова, добрая половина которых так и не долетает до моего угасающего сознания.
полное затмение.
меня здесь нет.
у нее идеальные ноги. худые, ровные и бесконечно длинные, и короткая юбка, такая короткая, что еще пара дюймов, и я смогу в деталях рассмотреть ее трусики. эти ноги отлично смотрелись бы на моих плечах, но меня, откровенно говоря, мало интересуют сомнительные эротические приключения на рабочем месте, да и фасон и цвет ее нижнего белья тоже. извини? она демонстративно закатывает глаза, как бы говоря, что у нее массу здравого удивления вызывает то, что такой олух сидит в кожаном кресле, раздавая идиотские поручения, а не лежит полуобморочным обдолбанным рваным мешком плоти и костей в каком-нибудь ссаном гетто, и не просит у случайных прохожих мелкие монетки на бутылку отвратительного дешевого мутного пойла, стоя на морозе у паршивой рыгаловки.
я и сам не знаю, как так получилось.
меня здесь все еще нет.
избирательная слепота, временная близорукость, вызванная то ли мелочным ханжеством и наигранным снобизмом, то ли банальной трусостью, давно и со всех сторон изучены длинноногой нимфой и ее не менее блистательными заклятыми подружками, вальяжно обитающими в соседних офисах. какой вердикт они вынесли в итоге? что я тщательно прячу некие ужасающие физические дефекты? или позорную раннюю импотенцию? или меня привлекают тучные громогласные женщины сильно старше? или темнокожие, или азиатки, или девочки, едва достигшие половой зрелости, или еще не достигшие? или что мне по душе какие-то особо мерзостные извращения, о которых в приличном обществе говорить вообще не принято, даже по большому секрету стыдливым шепотом, но большие деньги решают все проблемы, и потому проще закрыть глаза на мои шалости?
либо я женат.
либо педик.
на самом деле мне просто не интересны все эти банальные пошлости.
нимфа наклоняется чуть ниже, готовая выколоть мне глаза своими сосками.
у нимфы и без меня достаточно достойных поклонников. она прочно держит в тщательно наманикюренных пальчиках яйца какого-нибудь ошалевшего от счастья неказистого менеджера среднего звена, не хватающего особых звезд с неба, но упорного и старательного, надежного. ему нет и тридцати пяти, но он уже успел обзавестись небольшим уютным брюшком и намечающейся лысиной на макушке. и он обязательно сделает ее честной женщиной. подарит бабулино фамильное кольцо с камнем размером с ее хорошенькую голову.
вершина жизненного успеха – из мастеров спорта по скоростному отсосу в счастливую жену и любящую мамочку. оставь на столе, я потом посмотрю. если она еще раз так сильно закатит глаза, то их точно заклинит.
впрочем, я не лезу в ее голову. мне бы со своей найти общий язык.
я иду вдоль сумрачных извилистых улиц, и фонари тепло подмигивают мне, когда я прохожу мимо. и я украдкой подмигиваю в ответ. мои новые приятели, которыми я успел обзавестись в этой своей новообретенной жизни, светлой и сытой, не готовы бесплатно самостоятельно передвигаться дальше, чем от постели к сортиру. был бы я иланом маском, летал бы за утренним кофе на ракете. они радостно гогочут, но все равно смотрят как-то чуть искоса, и мне сразу кажется, что юмор – вообще не мое сильное место. что у меня в принципе из сильных мест только кошелек. но, пока у меня есть деньги, они будут смеяться, одобрительно хлопать меня по плечу, впускать в свои дома и нарочито громогласно называть своим близким другом. дружищем. ненавижу это слово. мне все еще сложно вписываться в узкий круг холеных папиных сыночков. у них все было предрешено заранее, а я – белая ворона. паршивая овца. ставлю почку на то, что их деды подобных называли выскочками, и презрительно сплевывали.
можно быть сколько угодно богатым и успешным, но они будут смотреть на тебя, а видеть мелкого подобострастного клерка, или нерасторопного курьера, или услужливого бывшего официанта, который внезапно прыгнул выше головы, и вот теперь неуклюже шутит, а они вынуждены изо всех сил тужиться, чтобы как следует делать вид, что все в норме.
я иду по улицам. у меня нет охраны. я же не илан маск. второй раз они смеются уже намного менее охотно. шутка хороша тогда, когда она к месту, так? машинально считаю шаги. и еще считаю дома. старая прилипчивая привычка. считаю окна, в которых горит свет. все окраины всех городов мира похожи одна на другую, или мне только так кажется? одинаковые дома, одинаковые невысокие заборчики, одинаковые почтовые ящики. одинаковые подмигивающие фонари. где-то вдалеке поет свою заунывную песню шелудивый пес. переулок за переулком, тротуар за тротуаром. сначала было довольно круто думать о том, что я могу купить всю улицу, даже эту вот, чтобы сравнять с землей и выстроить уродливый торговый центр, например. центр имени меня. сейчас эта мысль не приносит ничего. то есть совсем. ни малейшего удовлетворения.
у богатых свои причуды. эта – моя. чего-то постоянно хочется, а чего, я и сам не могу сказать.
пес резко замолкает, и почему-то становится немного жутко.
и потом я вижу его. эй.собака снова лает.
[icon]http://funkyimg.com/i/2DaTJ.png[/icon][nick]Valentine Doyle[/nick][status]eyes without a face[/status]
лондон – странное место для того, чтобы из него уезжать.
лондон – идеальное место для того, чтобы в него возвращаться.
ирония в том, что тринадцать лет назад лондон был для меня местом, откуда мне хотелось бежать, сломя голову, не оглядываясь, не позволяя себе задуматься ни на секунду, потому что задуматься значило бы остановиться, а остановиться, в конечном итоге, всего на пару букв отличается от остаться.
тринадцать лет спустя я бесцельно смотрю в окно мерно покачивающегося поезда – и по старой привычке не думаю ни о чем. в голове вертится прилипчивая песня, подслушанная утром в такси, любовь рифмуется, конечно же, с кровь, любовь, конечно же, несчастна, а сердце, конечно же, разбито. как будто у меня в руках хрустальный шар, в котором я вижу все сюжетные повороты этого незамысловатого поэтического франкенштейна – отсутствие способности удивляться новому мешает получать удовольствие от жизни.
в самом деле. не помню, когда я последний раз получал удовольствие.
крохотный джазбэнд, не виртуозно, но весьма вдохновенно играющий каверы в крохотном пабе на углу улицы. я так давно слушаю чужие любимые песни, что у меня совсем нет своих, и мой плейлист дня в spotify выглядит, как пиджак с чужого плеча – позаимствованным без возврата, то есть, проще говоря, украденным.
секс, после которого джейк встает с кровати и, переставляя какие-то безделушки на журнальном столике, говорит мимоходом, что нам лучше расстаться. все хорошее должно заканчиваться, йен, это закон природы.
значит ли это, что ему было хорошо? я стараюсь смотреть на ситуацию именно под этим углом, чуть более щадящим для психики. когда у ребенка умирает собака, родители говорят, что она непременно окажется в собачьем раю. когда два взрослых человека заканчивают отношения, психологи советуют концентрироваться на положительных эмоциях, лучших моментах, ярких пятнах, чтобы те проплывали перед глазами, как слайд-шоу из недавних фотографий, любезно и невовремя подсунутое айфоном. непременно – под какую-нибудь идиотскую стоковую музыку.
значит ли это, что нам обоим было хорошо?
я собирался не думать ни о чем, а выходит, что мыслей в моей голове так много, что она вот-вот лопнет от отчания.
я опрокидываю в себя две таблетки от головной боли, не запивая, и закрываю глаза. за тридцать минут, оставшихся до полной остановки поезда, мне нужно стать новой, во всяком случае – лучшей версией себя.
не самая простая задача.
если спросить меня, зачем я вернулся, я бы, наверное, не смог ответить. развернулся бы, сел на первый же поезд обратно, попрощался бы с лондоном, на сей раз, окончательно, зажил бы нормальной жизнью.
некому спрашивать.
некому жить нормальной жизнью.
я брожу по туристическим улицам, лавируя в толпе любопытных, галдящей на всех языках мира, покупаю в книжном путеводитель по самым интересным местам города, листаю его, сидя в каком-то уличном кафе с чашкой изрядно запоздавшего утреннего кофе. все для того, чтобы острочить момент просветления – принятия того факта, что я здесь вовсе не за этим. не ради выставки эгона шиле, не ради концерта ника кейва, не ради даже лучшего коктейльного бара во всей европе. уточнение – второго в списке самых лучших коктейльных баров в европе. какая, к черту, разница.
дело вовсе не в этом.
оставляю путеводитель лежать на столе – кто-нибудь подберет, а может, выбросит, между двумя этими крайностями – не такая уж большая разница – и ныряю в метро, запахнув куртку плотнее.
путь предстоит неблизкий.
с каждой станцией контингент – все угрюмее, в этом смысле за последние тринадцать лет изменилось мало, с той только разницей, что раньше у меня было не слишком много критериев для сравнения. раньше я был одним из этих лиц, бледных и негостеприимных, а теперь я – чужак, на которого они косятся исподлобья. не совсем враждебно – у меня на запястье нет ни ролекса, ни даже новеньких apple watch, на ногах – знававшие лучшие дни кроссовки, а из кармана не торчит какая-нибудь блядская financial times, но все еще напряженно. посторонних здесь узнают безошибочно. я сам умел так раньше – по взгляду, по походке, по тембру голоса, по повороту головы. умел и, кажется, дай мне немного времени – я и сейчас вспомню, и уже совершенно точно безукоризненно сольюсь с ними.
не знаю. только, хочется ли мне.
поезд уносится дальше, я выхожу наружу. закуриваю. фонарей здесь стало больше, на месте свалки – жилой дом. возможно, впрочем, что свалка просто сместилась на пару сотен метров влево, шипя, как потревоженный кот. еще один дом. еще один. целая улица безликих и совершенно одинаковых, серых, как будто вырезанных из картона, убогих домов.
уютный мещанский ад.
приятно осознавать, что в этом ever-changing мире еще осталась стабильность, пусть даже заключенная в столь уродливую оболочку.
собака, надсадно лаявшая на меня из-за забора, вдруг затихает – и я слышу шаги.
оборачиваюсь.
дойл выглядит, как воплощение совсем другой стабильности – в куда более неприятном для здешних обитателей смысле. надеюсь, он ехал сюда другим, отличным от моего маршрутом, иначе сложно даже представить, как смотрели на него окружающие.
я не слишком разбираюсь в роскошной жизни, но кажется, что за одну пуговицу на его рубашке половина здешних обитателей могла бы купить себе безбедное существование до конца своих дней. предположим, что средняя продолжительность жизни здесь не превышает сорока пяти.
не знаю, зачем я его узнаю – так уверенно, что даже права на ошибку себе не даю. он – меня. я ведь изменился, мы оба изменились.
мы ведь только для этого и изменились, разве нет?
bullshit.
странное место для прогулок ты выбрал.
да и я.
[nick]Ian Buckley[/nick][icon]https://i.imgur.com/7RQTORK.png[/icon][status]фракир[/status][lzm]<na><a href="ССЫЛКА НА АНКЕТУ">ЙЕН БАКЛИ, 29</a></na>; ностальгия.[/lzm]
список смертных грехов слишком уж короткий, и в нем определенно не хватает богомерзкого панибратства. я бы с радостью его туда вписал. извините? пожалуй, даже на первое место поставил бы.
водрузил на пьедестал, так сказать.
незнакомцы, начинающие фамильярно «тыкать» тебе в первые пять минут разговора. их влажные ладони вцепляются в пальцы мертвой хваткой, и ты с трудом скрываешь тень отвращения, но пожимать руку все равно приходится. таков негласный ритуал. дружеские удары слабым кулаком куда-то в район плеча, верный признак притворной мужественности, когда они изображают мухаммеда али, или убивают невидимых мух, считая, что это метафорическое измерение половых органов делает их более весомыми, видимо. приятели, зовущие на тошнотное воскресное барбекю у бассейна. бассейн. вы ведь хорошенько расслышали, да, что у нас есть бассейн? случайные нелепые знакомцы, считающие милым жестом открытости демонстрацию бесконечных однообразных фотографий своей большой семьи. их дети похожи на молочных поросят. какие милые крошки. говоришь то, что они хотят услышать. ритуалы. опять. самое паскудное, ты не можешь просто сбросить руку, или отказаться от приглашения, или возмущенно сказать, мол, эй, я не твой приятель, я не твой друг, и я не собираюсь им становиться, твоя нездорово-красная физиономия, противно лоснящаяся, влажная от пота, твой мокрый рот, приоткрытый в болезненной одышке, и возвещающий скорый инфаркт, твои водянистые лживые маленькие глазки, все это не вызывает у меня ни единого теплого чувства, и если бы мы встретились в ином месте, не в этом стеклянном кабинете, полном безликих холодных людей-машин, тщательно обряженных в дорогие однотонные костюмчики, я бы не давил радостную улыбку, такую притворную, что щеки сводит почти до полусмерти, не клялся бы тебе в своей горячей признательности и вечной дружбе. мы оба знаем, что за этими сладкими улыбочками скрывается алчность, и, если бы мы только могли, мы бы уже не без определенного удовольствия месили друг друга ногами, вцеплялись пальцами в глотки, пытались бы выдавить друг другу глаза, пока один не остался бы лежать недвижимо на полу, истекая непередаваемо пахнущей железом кровью и выплевывая острые осколки зубов.
но таков закон бетонных джунглей, и кто я, чтобы его нарушать.
будь дружелюбным.
будь терпеливым.
будь удобным.
будь.
стоит ли мне ожидать, что он лишь попросит у меня лишь немного мелочи, а когда я с каким-то противным липким стыдом быстро впихну в протянутую руку мелкую мятую купюру, начнет неловко рассыпаться в бесконечных несвязных благодарностях, называя себя моим вечным должником? или просто попросит прикурить, типичный безобидный малый, чуток загулявший, да пойдет спокойно своей дорогой? или нет, начнет хитро забалтывать, навязчиво рассказывая какие-то удивительно фантастические истории из своей мнимой жизни, невероятные, больше похожие на дурной всеми забытый старый фильм, прикидываясь полнейшим безумцем, пока его более мрачный приятель пристально глядит на нас из зловещей темной подворотни, выжидая момент, и когда я все же расслаблюсь и повернусь к нему беззащитным затылком, он выскользнет из своего укрытия, чтобы огреть меня грязной бутылкой, словно булавой, а затем вдоволь обшарить карманы, чтобы в ночное бездонное небытие унести с собой мой бумажник, мобильный и всякие неприметные безделушки, которые представляют какую-никакую, но все же ценность, пока я буду валяться на земле бессильным комом?
всего лишь еще один паршивый день в этой проклятой небом дыре. не я буду первым растяпой, и не я буду последним. вполне вероятно, весьма поучительную историю о том, что не стоит праздно шататься по безлюдным ночным улицам в незнакомом не самом спокойном районе, даже покажут по телику в прайм-тайм, и незадачливые новоявленные знаменитости будут недальновидно громогласно хвастаться перед дружками-отщепенцами своими бравыми воровскими похождениями, пока кто-нибудь особо языкастый не донесет на них, и дни их бесславной уличной жизни будут сочтены. или, если ночному незнакомцу хватит мозгов, не будут, и тогда эта дивная странная ночь сгинет из памяти со временем, оставив на прощание лишь пару не особо заметных под волосами аккуратных хирургических швов, да весьма болезненный шрам на моем потрепанном самолюбии.
не знаю даже, что острее.
проверять не горю желанием.
в нервном неровном свете уличного фонаря его лицо не кажется мне знакомым, но моя память на лица – не то, на что следует полагаться всерьез. он обычный. он может быть официантом в ресторане, в котором мы обедали на прошлой неделе. или услужливым клерком в банке. или другим случайным человеком, которых вокруг море, и ты их попросту не замечаешь. у него нет ни родимых пятен, ни приметных черт, ничего такого, за что мой глаз мог бы зацепиться однажды и навсегда. и сама эта улочка, такая узенькая, когда-то довольно миленькая и чистенькая, но сейчас захиревшая, типичная, да, она могла бы быть похожа на места, в которых прошло мое беззаботное детство, но, как известно, все узкие улочки похожи одна на другую, словно черные кошки в темной комнате. мне кажется. только кажется, я не уверен на все сто. в чем вообще можно быть уверенным на все сто? что вы меня с кем-то путаете. довольно дежурная фраза для того, чтобы от тебя отцепились.
он выглядит уязвленным в лучших чувствах, а я прикидываю, так ли он безобиден, как кажется. несчастный сумасшедший парнишка.
так странно.
[icon]http://funkyimg.com/i/2DaTJ.png[/icon][nick]Valentine Doyle[/nick][status]eyes without a face[/status]
Отредактировано Rebecca Sumner (2020-08-29 01:47:06)
не узнает.
или не хочет узнавать.
он цедит слова подчеркнуто вежливо, но смотрит откровенно враждебно, исподлобья – и взгляд удивительно не изменился за эти годы, остался таким же колючим, стоит только оказаться вне зоны комфорта. если это понятие вообще применимо к дойлу нынешнему – тринадцать лет назад единственным, что мы могли считать своим, была эта чертова улица, но все наши следы здесь истерлись слишком давно, чтобы рассчитывать хоть на что-то. я тереблю ворот куртки почти смущенно, почти раздраженно, жалея, что вообще открыл рот. вообще приехал сюда – какого черта, йен? что вообще заставило тебя подумать, что вэл дойл здесь из тех же тошнотворно-ностальгических побуждений, что и ты, а не по чистой случайности?
даже я сам здесь – по чистой случайности, как мне казалось, хотя если когда-нибудь я решусь рассказать психотерапевту об этом своем возвращении в брайдсхед, он наверняка вытащит из моей головы много причинно-следственных связей, и окажется, что в основе всего – жалость, тоска, что-то невысказанное, так и стоящее поперек горла. что-то, с чем свыкся настолько, что почти не замечаешь, что оно не дает тебе ни дышать, ни глотать, ни даже говорить нормально. кажется, что всегда так было. и никакого неудобства твое увечье тебе уже не доставляет, разве что легкое чувство зависти поднимается внутри, когда смотришь на тех, кому повезло жить без лишних воспоминаний – не вполсилы, а что есть мочи.
а потом вдруг внутри прорывает какой-то клапан – и тебя затапливает горечью. и дышать не получается уже потому, что ты начинаешь захлебываться собственной болью. и зачем, казалось бы, тебе вообще было вспоминать об этом? жил ведь, как и полагается среднему классу, тоскливо и беспечально.
а потом понимаешь, что нет, нихуя, что больше не выйдет так жить, пока дыра внутри тебя не затянется – и понимаешь тоже, что сама собой она не затянется наверняка, и нужно что-то другое, сильнее, чем те радости жизни, которые тебе может предложить реальность, и открыточные воспоминания, которые подсовывает память, недовольная тем, что ты ее потревожил. и срываешься с места, и приезжаешь сюда, в это начало всех начал, в эту крысиную нору, забетонированную, но не утратившую крысиной сущности, и ждешь, что тебя отпустит.
не отпускает.
я, наверное, и в самом деле изменился. сильнее, чем сам осознаю – глядя на себя в зеркало каждый день, теряешь способность замечать перемены, концентрируясь только на том, чистую ли футболку ты вытащил из шкафа. тринадцать лет – достаточный срок, чтобы превратиться из нескладного подростка в уверенного в себе мужчину на пороге тридцатилетия, воплощение жизненного успеха. почти досадно, что вместо этого я превратился в нескладного подростка на пороге тридцатилетия.
про дойла этого не скажешь.
и ничего удивительного в том, что ему не хочется меня узнавать, конечно же, нет.
из груди поднимается волной что-то сродни ребячьему протесту. я мог бы извиниться и уйти, притворившись, что обознался, но вместо этого говорю упрямо,
йен бакли.
и смотрю ему в лицо, надеясь, что шансов увильнуть сейчас я ему не оставил.
довольно наивно с моей стороны.
острый профиль вэла выделяется на фоне неба почти зловеще четко. горизонт вымазан десятком красок от охряно-желтой до густо-лиловой. на закате пейзаж вокруг кажется почти очаровательным, в оставшиеся двадцать три часа он вызывает неудержимое желание покончить с собой.
за следующие тринадцать лет мне никогда не приходило в голову проверить здешнюю статистику самоубийств, но отчего-то кажется, что обнадеживающей она не будет. в особенности – сейчас, когда все вокруг вдруг упаковалось в гипсокартон и замаскировалось искуственными газонами, положенными поверх асфальта.
я, впрочем, совершенно не собираюсь умирать. не сейчас. вэл – тоже.
вэл затягивается, округляет губы, пытаясь вытолкнуть дым изо рта кольцами. не получается – и он очевидно раздосадованно встряхивает головой, едва не фыркая от обиды. я перебираю страницы книги, даже не пытаясь вникнуть в содержание. что уж там – я даже глазами по строчкам не веду, вместо этого исподволь рассматривая дойла. надеясь, что он, как всегда куда больше увлеченный самим собой, ничего не заметит.
он и не замечает. поднимается на ноги резко, как чертик в табакерке, подброшенный пружиной.
ненавижу все это.
я пожимаю плечами, с облегчением закрывая книгу. не то чтобы он очень ждал моего ответа, но повод перестать притворяться занятым своими делами он мне любезно предоставил.
а ты – нет?
никогда не думал об этом. здесь никак. мне подходит, вроде бы.
такая себе шутка, но у меня даже получается усмехнуться.
а он не улыбается в ответ.
[nick]Ian Buckley[/nick][status]фракир[/status][icon]https://i.imgur.com/7RQTORK.png[/icon][lzm]<na><a href="ССЫЛКА НА АНКЕТУ">ЙЕН БАКЛИ, 29</a></na>; ностальгия.[/lzm]
Вы здесь » T O O X I C » альтернативная ветвь » brideshead revisited
