я сижу в подъезде под дверью, с трудом подавляя в себе деструктивное желание швырнуть портновского манекена, который я сжимаю в объятиях, как любовника, на пол. потоптаться по нему ногами сверху – для верности. удерживает от этого только мысль о том, что манекен ни в чем не виноват. да и вообще взят в аренду. за мой счет. дверь закрыта, телефон выключен, ключ проебан, конечно же. сесилия – одна из самых талантливых людей, что я знаю, и совершенно точно – самая безалаберная из всех людей, что я знаю. пропасть в творческом угаре на три дня, выбросив из головы за ненадобностью все договоренности, что у нас были – обычное дело. творческий угар – красивая метафора, на языке нормальных людей означающая, что сесилия не спала последние трое суток, не ела примерно столько же, употребила энное количество веселящих веществ, распахнула двери восприятия немного слишком широко. а потом, конечно же, отключилась еще на полтора дня, исчерпав все восполнимые амфетамином ресурсы. ради искусства – она в самом деле талантлива. куда талантливее меня, что уж там.
жаль, что моя доведенная до степени почти болезненнной пунктуальность здорово мешает мне смиряться со всеми остальными ее проебами.
возможно, нам стоило бы работать в творческом тандеме, но в таком случае моя функция свелась бы к тому, чтобы следить за тем, чтобы она ложилась спать не позже двух ночи, вставала не позже двух дня, желательно делала это каждый день – а это, если честно, звучит не очень амбициозно.
сидеть в пустом подъезде, обнимая безголового манекена – такие себе амбиции, но путь к звездам тернист. жаль только, что звезд на горизонте пока не видно, а дорога усеяна острыми мелкими камешками, больно впивающимися в ступни. сказочная русалочка, променявшая принца на звание дизайнера года по версии кого-нибудь ужасно авторитетного.
звучит соблазнительно, но, сидя под дверью, видишь дивный новый мир впереди исключительно через замочную скважину – а это такие себе горизонты и еще более сомнительный простор для творчества.
я в двадцатый, кажется, раз набираю ее номер на телефоне, прижимаю трубку к уху плечом, параллельно перерывая карманы в надежде, что ключ она мне все же отдала. надежда циклична, как приливы и отливы – я проделываю одни и те же действия каждые пятнадцать минут, успев полностью разочароваться в себе и забыть о своем разочаровании. еще немного и я поверю в бога.
айзек, то ли спрашивает, то ли утверждает голос сесилии в трубке. восставшей из гроба сесилии, судя по тому, как хрипло он звучит.
открой дверь, говорю. хочется добавить что-нибудь вроде «сделай одолжение», но час, проведенный в одиночестве в подъезде, отбивает всякое желание язвить. до поры до времени. возня по ту сторону замочной скважины. ноги затекли так, что подняться у меня выходит не с первого раза. на полу должна была образоваться вмятина от моей задницы – даже удивительно, что ее там нет. сесилия на пороге выглядит не просто помятой – выпотрошенной, а потом наспех нафаршированной собственными внутренностями и не заштопанной по месту разреза до конца. «я же просил» звучало бы слишком немилосердно. я ставлю злосчастный манекен в угол, где уже навалены какие-то обрезки ткани. я схожу за кофе, если ты пообещаешь больше не запирать дверь. никогда.
дубликат ключа я все-таки делаю. на всякий случай.

на случай, если мне, например, захочется приехать в студию к девяти утра – времени, отведенному банковским клеркам и работникам старбакса, но никак не творческой богеме вроде сесилии.
сравнение не очень-то лестное, но точно отображающее суть дела, кажется.
к моему удивлению, дверь в этот раз оказывается не просто незапертой – приоткрытой. я мысленно прикидываю сумму ущерба на случай, если нас ограбили, но торжествующий возглас сесилии (обращенный, вероятно, к самой себе) заставляет вздохнуть с облегчением. обошлось без воров – просто у мисс-творческой-личности случился припадок вдохновения, выпавший на утро.
удивительно, но и такое тоже случается.
куда удивительнее – компанию ей составляет темноволосый парнишка на пару лет старше меня, весьма ловко вертящийся перед зеркалом на пятнадцатисантиметровых шпильках. я не ханжа и не сноб, а мы в калифорнии, так что удивляет меня в происходящем разве что время. лабутены с их кроваво-красными подошвами – немного слишком эксцентрично для девяти утра, нет?
и слишком громко.
лапуля?
сесилия разглядывает нас с любопытством, пробивающимся даже через броню традиционного для нее безразличия ко всему, не связанного непосредственно с работой. я моргаю – настолько медленно, что, наверное, можно подумать, что у меня проблемы. с центральной нервной системой, глазными мышцами или с чем-нибудь еще.
дива in the making смущеной не выглядит, слова вылетают изо рта со скоростью пулеметной очереди. я тру виски пальцами, пытаясь сосредоточиться.
женатики. сан-франциско. земляки.
цепляюсь за «женатиков», коих в моем окружении должно быть не так уж много. не находится ровно ни одного, я смотрю на новоявленного приятеля почти жалобно, но он, кажется, не намерен мне помогать, снова переключив внимание на свое отражение в зеркале.
я не понимаю, признаюсь честно. наверное, ты меня с кем-то пута…
женатики.
эрен?
эрен, спускающий сумму, равную моей зарплате за полгода, на парочку колец. предшествующее этому дрэг-шоу, к середине которого у меня начинает болеть голова от обилия хаотично плавающих в воздухе раскрашенных лиц. игриво-пьяный эрен, подталкивающий из этих раскрашенных лиц материализуется возле меня, на сей раз привинченное к весьма субтильному телу, и тянет меня за руку в сторону сцены. собственное лицо, погребенное под слоем косметики, и лицо новое, не имеющее со старым ничего меня в спину, когда одно общего. весьма привлекательное, впрочем, лицо. не считая того, что из-за огромных ресниц веки кажутся настолько тяжелыми, что для того, чтобы их поднять, требуется приложить недюжинные усилия.
занятно, конечно, что из всех возможных вариантов его выбор пал на сесилию. ее?
извини, не помню, как тебя зовут.
или не знаю.
айзек.