[indent] истекшие по сроку годности язвительные комментарии в ленте и молчание на автоответчике переходят в закономерность; шура заметила бы это раньше, но пара новых контрактов приходятся антидотом – на время, пока в голове не начинает медленно разлагаться мысль, что подобное его поведение не вписывается в рамки привычного. как и то, что ее это волнует.

[indent] – отъебись, мишель, – подруга предпринимает новую попытку выбить телефон из рук, но шура бьет по руке снова, только сильнее. – я же сказала тебе отъебаться.

[indent] – но ты весь вечер пялишься в свой телефон.

[indent] она добавляет следом какую-то нелепую шутку, и если бы шура не знала, что мишель – конченая стерва, то приняла бы эту нелепость за намек на ревность, развязанный под несколькими стопками выпитого. сама шура почти трезвеет, выбивая внутри чувство, что ей совсем не хочется продолжать эту вечеринку. ян занимает ее мысли весь вечер, нерастворимые в алкоголе и чужих руках на талии. тревога пробегается по позвоночнику быстрее, чем сбивается дыхание, смех и музыка вокруг сливаются в целостный воспаленный шум, от которого хочется избавиться прямо сейчас.

[indent] по дороге в аэропорт шура старается найти концы той нити, перешедшей из едва ли не случайных свиданий в цикл изломанной и уродливой привязанности, затяжное отсутствие которой приходилось сейчас забивающей горло паникой. душит и злость, потому что следовало бы принять происходящее за опоздавшее исцеление, перерезать нить и заняться собственной карьерой, еле проглядывающей из-под слоя пепла. она выкуривает две сигареты и ищет глазами нужный терминал. нарушает когда-то данное обещание и кладет под язык ярко-красную пилюлю. семичасовой перелет и раздраженная собственными мыслями голова – дерьмовая компания, еще и в предстоящем отсутствии перекуров.

[indent] калифорния бледнеет, пока не скрывается окончательно в пелене воздушных облаков.

i know you're aching to be saved

[indent] париж встречает промозглой сыростью. действие транквилизатора почти заканчивается, оставляя за собой только пульсирующую в висках боль. шура курит и бегло накидывает в голове план действий, в котором бесконтрольно симпатизирует только один пункт.

[indent] она напивается в баре всего в каком-то квартале от его квартиры. как и прежде, успокоение слишком иллюзорное, но едва уловимый страх, что ян может уже служить пищей для червей, рассеивается. головная боль тоже притупляется. но шура продолжает пить, потому что остается последняя причина. сам факт существования которой пугает ее куда больше.

[indent] – вид у тебя потрепанный, подруга. умер кто-то?

[indent] мужчина, чем-то смутно напомнивший ей рассела, растягивает рот в безобидной полупьяной улыбке и подсаживается ближе. шуре становится спокойнее, когда она слышит в его голосе знакомый южный акцент.

[indent] – надеюсь, что еще нет.

[indent] нервная ухмылка, сжеванная в уголок губ. американец будто бы понимающе кивает, просит бармена повторить и заводит разговор, в который шура даже не вслушивается. меньше, чем через час, на нее накатывает пьяная усталость, от которой она избавляется вместе с остатками ланча в туалете.

you need me now like i've needed you
from the start

[indent] шура медлит всего пару секунд, а потом с силой нажимает на кнопку звонка.

[indent] париж убаюкивает в своей почти изнеженной серости и стройным ливнем. шура чувствует усталость, груз которой особо ощущается, когда его руки крепко прижимают к себе. если на каблуках она едва достает ему до шеи, то без них просто проваливается куда-то в грудь.

[indent] ненавидит также, как и нуждается, с небольшим перевесом в пользу первого.

[indent] – чемодан внизу.

[indent] меньше чем через час она ловит губами уже давно приевшуюся улыбку на лице и отдает предпочтение груди яна подушке; засыпает, растворяясь в запахе ментолового геля для душа и тепле его рубашки в роли ее пижамы.

[indent] шура просыпается раньше; нежится босыми ногами в бледно-горчичных лучах солнца на полу, совершает нерушимый утренний ритуал с горьким кофе и парой сигарет, осматривает квартиру, победно отмечая ее неизменность, за исключением беспорядка двухлетней давности, отпечатавшегося в памяти. если бы она не знала детуша так, как знает сейчас, то по одной только квартире могла бы с уверенностью сказать, что живет здесь крайне эксцентричный психопат (все же, которого она подозревала в нем в отношении к другим людям): едва ли не каждая деталь была неоспоримым доказательством его педантичности, как будто для него это был вовсе не дом, а такой же отточенный и ровный механизм без перебоев, как и все исправные шестеренки в его мире. она небрежно проводит пальцами по корешкам книг, выстроенных в алфавитном порядке, и замечает единственную мелочь, которая выбивается из нормы.

[indent] их совместная фотография, неряшливо брошенная на полку.

[indent] губы сами тянутся в ухмылке, потому что шура в полной мере осознает свой фантасмагорический взнос в давно отстроенную систему, по которой она сделала контрольный выстрел еще в бруклинском музее. вне логики и всякой последовательности, не поддаваясь подсчетам и уравнениям.

[indent] гарантированная смерть.

[indent] она устраивается в кресле вместе с украденным с полки небольшим сборником рассказов делерма, но все ее внимание сосредоточено на лице яна, во сне лишенного всякого яда: на заостренных с их последней встречи скулах и плотно сжатой полосе губ, потемневших кругах под глазами и неровных линиях вен на руках, таких отчетливых, что у нее всплывает ассоциация с критским лабиринтом. если причина крылась и не в ней, то в семье, о которой шура знала ровным счетом ничего, потому что эта тема, как и большинство других, затрагивалась лишь вскользь. портрет его родителей был смутным пятном в голове; наверняка они ровно такие же, как и сам ян, только старше и злее: легко было представить тон его матери небрежно-снисходительным, а от отца получить пару язвительных замечаний в адрес ее происхождения или рода занятий. противники капитализма и бюрократии, по вечерам разбавляют тишину старыми пластинками под бутылку дорогого вина и критикуют современность.

[indent] имперфектная игра воображения, которой шура почти увлекается, пока не вспоминает полароидный снимок без единой пылинки, а затем и день рождения, который пришелся на день всех святых. день, проигнорированный ею под натиском капризной и едва ли не детской обиды за его скорый отъезд.

[indent] прозябающий холод вынуждает ее вернуться обратно под одеяло и не очень аккуратно, но крепко прижаться.

Отредактировано Shura Destouches (2020-06-05 00:00:50)

[indent] – пора бы уже создать отдельную коллекцию для первого ужина с родителями.

[indent] ян описывает их в лучших традициях консервативной строгости, чем – ожидаемо – не ускоряет процесс, а напротив, доводит градус терпения до красно-оранжевой отметки. шура падает в кресло, прямо на ворох платьев, с обессиленной досадой закуривает и советует ему заткнуться.

[indent] – иначе ты рискуешь нанести визит в одиночку.

[indent] плод ее революций начинает тлеть еще когда она замечает, как ян меняется в лице, стоя на пороге. морозный намек на панику бегло сквозит по позвоночнику, но когда шура впервые видит джекки, речевой аппарат и вовсе дает последний сбой; она так и стоит, механически обнимая худые плечи в ответном жесте.

[indent] они абсолютно идентичные, за единственным исключением – в лице его матери искренности было куда больше; такую улыбку шура проглядывала в яне совсем редко и не упускала возможности коснуться ее губами, пока та не оставляла после себя лишь блеклый призрачный след. с джекки было иначе: даже серые глаза казались куда светлее, влажно-блестящими, а въевшийся с легкой хрипотцой голос искрил простодушной заботой. тождество пересекалось во внешности, та же острота скул, россыпь родинок, ломаные переплетения вен под тонкой кожей, точеная линия губ; их родство выдавали и тяжелые серебряные кольца, разве что на пальцах джекки сидевших немного свободнее.

[indent] – madame destouches.

[indent] просто джекки. шура выдерживает дежурную улыбку.

[indent] этот розыгрыш кажется ему очень даже удачным – все черты лица яна искажаются в самодовольстве и пересекаются с ее взглядом_я убью тебя. джекки, кажется, даже понимает в чем дело, но едва с ее губ сходит замечание на чистом французском, как к ним присоединяется месье детуш. за вечер шура приходит к выводу, что если от матери ян унаследовал эталонно-точеные черты лица, то от отца – скудный эмоциональный диапазон и любовь к белым рубашкам.

[indent] – еще вина, милая?

[indent] спустя два бокала напускная сдержанность рассеивается, спустя еще один, джекки берет шуру под руку и как свою давнюю подругу ведет на балкон, пока за столом разгорается самый настоящий спор. последнее, что видит шура – это бледно-багровые пятна на лице яна от брошенного ему детушем старшим tu es con, а потом джекки закрывает дверь и щелкает зажигалкой. моментально считывает взгляд мацукас.

[indent] – я уже одной ногой в могиле.

[indent] его еще влажные от вина губы целуют ее пальцы, когда они возвращаются в квартиру; ян пьяно выдыхает ей в шею и без какой-либо тактичности лезет рукой под платье, останавливаясь совсем нехотя только потому что двери лифта открываются на нужном этаже. вино и карамельный тинт. тонкая испарина на коже и спутанные волосы. пульс теряет контроль, и петля воспоминаний затягивается где-то в россыпи родинок: его губы за углами в музее, отрывистые поцелуи на прогулках, сбитое дыхание на задних рядах в кинотеатрах и осевшие в горле стоны, когда она с силой прижимает его к сидению машины.

[indent] – я так скучала по тебе.

[indent] это – чистая правда. даже когда липко-мокрая дорожка чужой слюны высыхала на шее, шура закуривала, зажимая сигарету одними губами, и обнимала свои же голые плечи руками, представляя, что пальцы ее такие же холодные.