не бойся плоти – и не люби ее. если ты боишься ее, она будет господствовать над тобой. если ты полюбишь ее, она поглотит тебя, она подавит тебя.
(Фил. 62)
я так и не побрился. просто не было времени. мысли мои были заняты предстоящей поездкой, душой я там, прогуливаюсь по саду клода моне, нашептывая «увидев клода моне в его саду, начинаешь понимать, как такой великий садовник мог стать таким великим художником». сердце тоскует по собору парижской богоматери, замирает, видя многочисленные увечья и строительные леса, паутиной окружившие его с головы до ног. но глаза еще помнят разноцветные стекла витражей почти у потолка, в стрельчатых окнах.
сэм беспокоилась за меня, также как я не беспокоился о ней. равноценно и так несправедливо. мы совсем перестали общаться, специально добавил несколько уроков, чтобы меньше пересекаться с ней в большом доме. там было тесно и без того, хотелось как можно быстрее покинуть душные комнаты, освобождая себе место для творчества и искусства. но сэм упорно кружила меня заботой, подозревая неладное. она привыкла к вечным полетам в мир фантазий, в какой-то момент это было даже на руку. как женщина, чувствовала - что-то изменилось, но из-за простоты мышления никак не могла связать концы с концами. и я не давал ниточки. только ждал даты, указанной в билетах и тосковал. с каждым днем тоска нарастала.
я не боялся летать, а вот взлеты не любил. дух захватывает, внутри все сжимается, а закричать не можешь. вжимаешься в мягкое кресло, зажмуривая глаза. [float=right][/float]а после многочасовой перелет, чувство предвкушения покидает, начинается томительное ожидание. последний рывок перед целым месяцем свободы. я специально рассадил нас с мэйхем селест. это имя значилось в посадочных талонах, оно же было указано в паспорте. но никак не вязалось с образом мисс конгениальность. не хотелось обременять воздушную девчонку таким словом - тяжелое и неподъемное, скрывающее нечто зловещее и таинственное. но последнего я пока разглядеть не смог, не смотря на всю свою прозорливость. мэй бесконечно щебетала обо мне, пытаясь выведать все секреты на свете. но я даже не дал смахнуть пыль со своей обложки, уклончиво и невпопад отвечая на все интересующие вопросы о личной жизни. чтобы не утомиться, я выбрал для девочки место подальше от себя, заблаговременно зарегистрировав нас на рейс. она тут же надула губы, но, наверное, вспомнила - впереди столько времени для пыток и расспросов, надо ли беспокоиться о такой мелочи? и я мирно проспал практически всю дорогу, изредка просыпаясь от запаха еды.

странно, когда перемещаешься в тот же день, начинаешь его снова. рейс лос-анджелес - париж - возможность снова прожить день, сумев поместить в него гораздо больше. мы прилетели раньше остальных, я тут же ощутил прилив ответственности, выхватывая зазевавшуюся мэй из толпы туристов. с этой девчонкой может случиться множество неприятностей, если вовремя не подхватить ее за плечи с выступающими ключицами. итак, теперь мы вдвоем, что бы это ни значило. во всяком случае, звучит это также прекрасно, как выглядит. полная свобода, которую я набирал полной грудью. и, когда мы вышли из аэропорта, я ощутил себя другим человеком - чуть счастливее, я ощутил вдохновение. оно наполняло мое холодное тело, проникая повсюду и ударило в голову, заставляя улыбаться просто так. - отправь смс отцу. от захлестнувшей меня радости, я даже перешел на «ты», пусть это и значило сокращение дистанции, связывающей нас как ученика и учителя. я взял чемоданы девушки и по-свойски закинул в багажник машины. [float=left][/float] как человек, любящий раритеты, я отдал предпочтение мустангу с открытым верхом, но не тому, что берут лишь из желания угодить девчонкам, нет. бирюзовый старина, но в прекрасной форме. кожаный бежевый салон, блестящие зеркала и аутентичная фурнитура. в таком легко можно прокатить вдоль всего побережья, четко ощущая как жизнь теперь не проходит мимо. жизнь в этой машине и в пейзажах вокруг. жизнь - она в девочке, чьи волосы изящно летят по ветру. и как может быть столько неутомимой свободы в одном человеке? я был готов часами сидеть у мольберта и писать, глядя на нее - уставшую и сонную после перелета. но пока нас ждали лишь обыденные формальности.

увидеть париж и умереть. увидеть париж и начать жить. так было правильнее. я наказал глядеть мэй в оба и переводил все встречающиеся вывески и надписи. похоже, она не слушала, но мне было необходимо говорить это для собственного успокоения, ведь миссия обучить языку была в приоритете. я побаивался отца мэй - этого серьезного человека с большими деньгами, души не чающего в своей любимой дочери. мысль о его гневе вызывала во мне легкую дрожь, поэтому я постоянно напоминал селест о наших уроках, от волнения переходя на французский. я надеялся, девушка внемлет моим молитвам и к концу месяца сможет хотя бы поддерживать простой разговор, чтобы не расстраивать своего родителя. но все это как-то быстро отошло на второй план: с ней невозможно было думать о серьезном, она рождала только прекрасные и далекие от учебы мысли. мы прибыли в отель парижа.
нам предстояло как следует выспаться, нежась в белоснежных ароматных простынях, затем спуститься вниз по винтовой лестнице для полдника, вкушая теплые круассаны с миндальным кремом внутри. все происходящее походило на сказку, все мучения в жаркой калифорнии того стоили, и я не хотел, чтобы это прекращалось. я взял в путешествие немаленькое количество денег, о котором не соврал, прибыв в объятия местного консула. поэтому мы шиковали, ведь можно побаловать себя в отпуске? даже если этот отпуск деловой. окна номеров выходили на площадь с фонтаном, стекла заливало яркое солнце, оно не жарило - не чета калифорнийскому. приятно мерцало, отражаясь в зеркалах, дверных ручках и даже фарфоровых блюдцах на изящных стеклянных столиках с золотыми ножками. у мэй был свой номер, как же иначе? но я нехотя расстался с ней, обещая позвонить, едва придет пора отправиться трапезничать. я принял душ, поставил чемодан в шкаф. мокрое тело опоясывало лишь полотенце, завиваясь, волосы ниспадали на плечи. привычным движением я подвязал их резинкой и лег на кровать. отправил сообщение невесте, пусть и без охоты. она должна была знать - все в порядке. я до сих пор не рассказал ей о мэй, хотя та находилась за стенкой и сопровождала меня всю дорогу - сегодня, завтра, весь месяц. поэтому меня съедало странное чувство вины, вроде бы не сделал ничего осудительного, но вызывал неодобрение у самого себя. холодная вода размыла все неприятное, по обыкновению я решил вернуться к этому позже, надеясь, что все произойдет само собой и разрешится лучшим образом. только бы никто из коллег не проболтался. от чего я делал из этого такую тайну? я определенно поступал нехорошо, но когда глядел в лицо селест - понимал почему поступал так, а не иначе. потом я провалился в сон.

проснулся уже далеко за полдень от неугомонной вибрации телефона. звонила сэм, снова она. нехотя ответил и рассказал о заселении, дальнейших планах, сослался на занятость и отключился. сэм волнуется, волнуется даже глубокой ночью, а может быть просто скучает на дежурстве. успокаивал себя этим. полотенце валялось на полу, я потянулся на кровати и отправился в ванную неглиже, намереваясь почистить зубы. интеллигенты тоже посещают спортзал и даже бегают по утрам, поэтому в зеркале появился широкоплечий мужчина, ребячества ради играющий мышцами. и тут я вспомнил о мисс селест, отдыхающей в соседнем номере. выспавшийся, отдохнувший и полный сил, я пребывал в великолепном расположении духа. предвкушал все, что предстоит узнать, увидеть, почувствовать. снизу потянуло чем-то сдобным, я накинул халат на голое тело, подошел к окнам и с силой распахнул их, оказываясь на маленьком балкончике, какими напичканы все приличные отели парижа. здесь стоит столик, довольно мало места, но если постараться - любительницы инстаграма могут сделать прекрасный натюрморт из круассанов, кофе и фруктов на фоне архитектуры города. такими вещами я не занимался, лишь потянулся и вдохнул воздух полной грудью. посмотрел направо - крыши, облака. крыши разные, но в одной цветовой гамме, облака такие же. слева - мисс мэй селест. само совершенство, она идеально вписывалась в ансамбль исторического и современного. с этими пошлыми цветами на балконе в горшках, сидя за витиеватым железным столиком на таком же стуле. не знал точно, заметила ли, но меня накрыло волной смущения, хотя по сути мы все еще находились по разные стороны баррикад или в разных номерах, если быть точным.
она была на своем месте, ей бы и оставаться здесь. как произведение художника должно храниться в лувре под стеклом, так и мэй селест должна вечно сидеть здесь, на этом балконе не принадлежащая никому, кроме искусства.

Отредактировано Calvin Klementy (2020-06-26 01:59:54)

я постоял на балконе еще немного. мэй упорхнула, оставив сладкое послевкусие. почему она ушла так скоро? не этого ли она добивалась - застать своего учителя в неудобном виде, оставшись с ним практически наедине? ее хваленая предприимчивость улетучилась, растворилась в парижском воздухе. мы перестали быть собой, а может быть напротив - обрели себя, едва ступили на мощеные камнем тротуары и вдохнули безупречно синее небо. я точно стал счастливее, она - скорее всего тоже. еще беспечнее, ей так многое предстояло увидеть собственными глазами и разделить со мной. я буду рядом в момент, когда ноги будут щекотать травы прованса и обязательно запомню все неподдельные эмоции, какими захлебывался я, оказавшись здесь впервые.

мы завтракали в тишине. я степенно отпивал свежезаваренный кофе из маленькой изящной чашки и резал ножом круассан, размазывая по тесту масло. оно тут же таяло в теплых объятиях. я не знал о чем завести разговор, хотя обыкновенно любил поболтать на отвлеченные темы, принимая инициативу в свои руки. людям нравилось меня слушать, а мне рассказывать. порой я слишком увлекался, но всегда находил дорогу назад, заметив скучающее лицо напротив. мэй совсем не скучала, уплетала свой завтрак за обе щеки с завидным аппетитом. я улыбнулся, пока она не видела - как ей удается быть изящной во всем? она настоящая муза, которую заслуживает всякий поэт и художник. только живая, не то эфемерное создание, навеянное далекими образами, а настоящий человек со своими взглядами на жизнь, пусть и несколько наивными.
потом мы отправились на елисейские поля, где я планировал провести урок на свежем воздухе. [float=right][/float]город был таким, каким я его запомнил. зарисовал на страницах блокнота, сочинил несколько осторожных строчек, так и не вылившихся в нечто большое. мэй откинулась на сидении, она затихла и мне это не нравилось. смущение - не про мисс селест. я принялся додумывать и мыслить за нее, размышляя над причинами переменившегося настроения. достаточно ли мы близки для вопросов о самочувствии, для того, чтобы залезать друг друг в душу, копошиться там? или стоит затаиться и ждать от юной подруги новых забавных выходок? не мог прийти к правильному решению, но на всякий случай спросил. - все хорошо? я повернулся и положил руку на ее колено, пытаясь завладеть вниманием. внезапно для себя самого я нарушил личные границы, а ведь мэй себе этого не позволяла. интимный и аккуратный жест, но я почувствовал как медленно захлопывается над моей рукой стальной капкан. я тут же одернул руку, едва девушка оглянулась на меня и сощурил глаза, всматриваясь в дорогу. ладонь горела, но помнила нежную и приятную кожу девичьей ножки. совсем скоро мы прибыли на место. до тех пор пока мы не пришли на ухоженный газон парка, я не поднимал глаз на свою ученицу.
я сел на траву, разворачивая учебники. стоял теплый день, я расстегнул несколько пуговиц сверху рубашки. ветер слегка трепал ее подол, задувая под тело. приятная свежесть пленила меня, стеснение снова покидало тело, а заниматься совершенно не хотелось. мэй, конечно, тоже разделяла мое настроение, но не догадывалась о нем. а может быть лукавила и пользовалась моментом. [float=left][/float]я облокотился подбородком на колени, оглядывая площадь, раскинувшуюся перед нами. довольно многолюдно, горожане и туристы любили проводить солнечные дни, нежась в лучах солнца, слушая журчание фонтана неподалеку. в нем сверкала и переливалась вода, напевая о чем-то только ей известном. мы попали в другую реальность. фатальной ошибкой было завести непринужденную беседу, мы и думать забыли об учебе. - ты спрашивала откуда я родом. - я словно продолжал оконченный секунду назад разговор. - маленький портовой городок на севере ирландии. шум воды всегда напоминал мне о родине, где бы я не находился. поэтому я поделился этим со своей собеседницей, приоткрывая завесу тайны, выставляя напоказ уязвимое место. самое время нанести точный и стремительный удар, расковырять поглубже, выведать личное и запретное. я выжидательно молчал, предугадывая последующий вопрос. специально обнажил кожу, будто чувствуя - так смогу искупить вину за то неловкое прикосновение в машине. глупость, конечно. но мэй была для меня тем, к чему нельзя было подходить близко. смотреть, не трогать, протирать стекло и любоваться. не знаю почему сам создал себе эту дистанцию, отбрасывая все мужское. влиятельный отец, нежный возраст, уважаемая должность профессора, сэм - все это образовало между нами пропасть, которую не перешагнуть маленькими шажками, только со всей силы перепрыгнуть, оттолкнувшись от земли. мы только приглядывались друг к другу, вернее делал это я. осторожно, не торопясь. как пытливый ученый, жаждущий однажды получить разрешение присвоить себе нечто ценное из музея.
учебники так и лежали не тронутые, я ждал мэй и любовался платьем, с которым игрался ветер.

дни человека – как трава; как цвет полевой, так он цветет. пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его.
(пс. 102. 15-16)

воображение снова подхватило меня и закинуло на такие близкие сейчас северные берега. юность, проведенная там была прекрасна. мы часто рыбачили с отцом, когда он не был увлечен написанием романов, прибыль от которых обеспечивала наше безбедное существование. мы выходили в море забавы ради, устраивали соревнования на бо́льший вес рыбины, жевали крекеры и были самыми счастливыми на земле. тогда я любил смеяться, для радости нужно было совсем немного. только отвязать от причала старенькую лодку, взойти на борт и отправиться в плавание в этом смешном зеленом дождевике, покрывающим колени. холодно, правда холодно. может быть поэтому я плохо переносил жару, взращенный в суровом климате северной ирландии. может быть поэтому мне мила живая, не иссушенная солнцем природа - темно-зеленые фьорды, дикие поля, поросшие тем сорняком, который назвать так не повернется язык. ручьи с растущими подле них калужницей и водяным крессом. [float=right][/float]кроличьи фермы, покосившиеся заборы и влажность, заставляющая мох пробираться во все деревья и кустарники. как живо представлял я это в своей голове! почти также пару недель назад я думал о франции и мне нестерпимо захотелось оказаться теперь дома, отрезая ломоть свежего хлеба, испеченного матушкой.
когда отец умер, все как-то потускнело, с ним у нас была особенная связь. папа и сын - нет, я становился героем его рассказов или был вплетен в сюжет собирательным образом. потом читал и узнавал себя, как ловко отец обходился со словами! всегда мечтал стать таким же виртуозом, но текст давался мне плохо, куда проще было обходиться со знаниями в области искусства, языка, истории. страсть, передавшаяся от отца, находила меня в изучении книг, древних рукописей, артефактов и передаче накопленных знаний.
воспоминания обдали свежей морской волной, рассыпаясь в брызгах, едва ударили о жесткие камни у берега. я с удовольствием поведал ученице о родине, опустив личное и дела семейные. мне понравился ее искренний интерес - вот чем можно было подкупить строгого профессора. как переместились во францию, оказались в ирландии и прогулялись вдвоем по всем значимым для меня местам. правда, когда мы прошли мимо старого городского кладбища, я вдруг погрустнел, помрачнел в одну минуту и опустил голову. несправедливо, что теперь я могу общаться с отцом лишь через его книги. хотя у многих нет даже этого. - давай будем заниматься. настроение сменилось быстро, я отрезвлено оглянулся вокруг, проверяя время. как много мы его потеряли! а может быть провели с толком. я отвлекся на телефон, коллеги завалили чат сообщениями, сокрушаясь о моей пропаже. среди них мне тоже было душно - суетливые и вопят чуть что случится, создавая ощущение неразберихи на турецком базаре. я так и не выяснил причину затихшей вдруг мэй, но совесть моя была чиста - я удостоверился в самочувствии и настроении, остальное - не моя забота. или все-таки моя и тогда мы напрямую зависим друг от друга.
заниматься нам пришлось недолго, к парижу подбирались густые тучи. дождь будто преследовал нас с самой калифорнии, намекая на порочность и ненормальность наших выходок. если бы я мог, погрозил небу кулаком - мы можем быть самыми испорченными мысленно, но если не воплощается - это не считается. или мысли начало поступков?
таких, как неловкие касания, например. точно не понял случайно или в продолжении телесного контакта в машине, но было приятно. мы походили на двух совсем юных студентов, состоящих в клубе воздержания. хочется, но на шее висит крестик, остается лишь вздыхать и улыбаться, ограничиваясь мимолетным и легким.
мы отправились к машине, пока не разразилась гроза. к сожалению, крышу пришлось опустить. внутри стало душно, я открыл окна, запуская свежий воздух. снова катились по городу, застигнутые врасплох. пора было возвращаться в отель и готовиться к скорому отъезду. завтра мы будем в другом месте. может быть завтра, завтра... что-то изменится.

* * *

мы отправились дальше. приехав на неделю раньше остальных, мы имели возможность прокатиться от парижа до марселя, останавливаясь на ночлег в местных отелях. мне не нравилась дорога - она утомляла меня, но в компании с мэй все было как-то иначе. мы не разговаривали много, но даже в тех фразах, коими мы перекидывались было больше смысла, чем в бесконечных беседах со всеми моими знакомыми. а потом я рассказывал ей об ирландии еще немного, пока она не заснула. дождь так и шел за нами по пятам, разбрасывая огромные капли по стеклу. машина отряхивалась от них, резво работая дворниками, а я спокойно держал руку на кожаном руле, наблюдая за пролегающими пейзажами. в какой-то момент все сменилось бесконечными разноцветными полями, но нашей конечной целью был прованс - там можно было выдохнуть, а пока мы наедине, дышится легко, а голова будто воздушный шарик - просится сорваться с шелковой ленточки в небо.
мы остановились около отеля.
управляющий что-то напутал и только улыбался до ушей, приняв нас за недотеп-американцев. тогда мы принялись с ним ругаться на французском. этот язык не подходит для ругани, его нельзя осквернять злым и раздраженным, но немецкого он не знал. мы разговаривали на повышенных тонах, а мэй беспомощно переводила взгляд с меня на мужчину, пытаясь уловить хоть малую суть, задействовав свои слабые познания. слова сливались в бесконечные артикли и мягкую «р», а я подключил жесты, тряся мокрым пальто, указывая на ключи, висящие позади управляющего.
вскоре я смирился, и человек снова принялся улыбаться, обхаживая мисс селест. он перепутал даты, свободных номеров не оказалось. я тщетно просил подселить меня к кому угодно, оставить спать на чердаке или каморке для швабр, но неизбежное случилось. мы с мэй угодили в один номер, к своему ужасу я обнаружил там лишь одну кровать. зато огромную, с мягкими перинами, подушками и шелковым покрывалом. я тут же залился краской и принялся судорожно развешивать влажные вещи, подыскивая себе место для ночлега. в конце концов мне принесли раскладушку и я с ужасом всматривался в тонкие и жесткие пружины, чувствуя нарастающее беспокойство в пояснице.
но делать было нечего.
вечер настал, мы спустились ужинать. отель был немного хуже, но и располагался почти около дороги - за окном ничего интересного, к тому же стеной льет дождь. мы застряли в комнате, я долгое время сидел внизу, оставив мэй одну. составлял планы занятий, подшивал отчеты, словом занимался рутиной, но потом мне пришлось вернуться. в комнате горели ночники, но девушка еще не легла спать. мне нужно было принять душ, но я не знал как сделать это прилично. потому что никогда не думал о том, что такие обыденные вещи придется делать прилично. я выдохнул, когда почувствовал горячую струю воды, словно отрезающую меня от мира. мисс селест у кровати, я в душе. обыкновенно это предшествовало тому, чем так страстно желают заняться те воздерживающиеся, но до нас им было далеко.
я вышел из ванной, волосы спадают на плечи, халат завязан как можно выше, но все-таки предательски показывает оголенное тело. взгляд обнаруживает мэй, от моих ног на кафельном полу остаются мокрые следы. в воздухе пахнет пачули, можжевельником и чем-то поистине мужским. гром настигает нас, предупреждая об опасности. но становится только хуже потому что во всем отеле вдруг пропадает свет.

много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом.
(притч. 19. 21)

стало тихо, даже дождь на мгновение смолк. словно убрал кто-то неосторожной рукой громкость, так оглушила меня тишина и темнота. я не мог больше полагаться на зрение, зато слух и обоняние стали в разы острее, и я ощутил, как мисс селест поднялась с кровати, ведомая страхом. почти животным инстинктом. именно последний подтолкнул меня ответить на трепетное прикосновение откуда-то из тьмы - такое ощутимое сейчас, когда чувства обострились. дождь захлестывал окна, растекаясь по стеклам каплями. он пытался остановить, взывал к благоразумию, но я ничего не слышал. в ушах звенело. мужское, так долго вынужденно дремавшее внутри, вышло, обвиваясь вокруг тела змеем - искусителем. из моей груди послышался глубокий вздох. я взял руку, все еще протянутую ко мне.
она была так беззащитна.
темнота стирала грани. казалось, все, что случится навсегда останется в ее ужасных когтистых лапах.
я притянул девушку к себе, проведя по нежной руке вдоль. она оказалась так близко, я представлял губы, успевшие так сильно запечатлеться в памяти, я бы мог нарисовать их запросто, показывая рельеф. но зачем рисовать, если они в такой манящей доступности, всего несколько сантиметров. я не спешил, хотя больше всего желал, чтобы грубиян-управляющий подольше провозился с пробками, давая нам возможность насладиться запретным моментом. слышал ее дыхание, аромат, исходивший от тела. не приторно-сладкий запах из флакона, а самый настоящий - природный, наполненный сейчас страхом, стеснением и одновременно желанием.
сильная ладонь остановилась на плече, сжала его, опустилась ниже - к талии. тело словно глина поддавалось мне, нетерпеливо принимая любую форму. я чувствовал, что мэй готова принять мое предложение, и это заводило еще больше. я наклонился к шее, дразня дыханием, щекотал кожу жесткой бородой. губы нежно оставили след, будто осторожно пятная место, которое не знало мужских прикосновений. пальцы бродили по длинной хлопковой футболке в нерешительности, но все же в момент приняли решение, оголяя беззащитные плечи и не только. мне было интересно изучать тело, так я изучал новые произведения искусства, каким и являлась мэй - моя бедная ученица, ставшая вдруг жертвой порочного учителя.
все стало заходить слишком далеко, я приподнял девушку, усаживая на дубовый комод. поверхность была холодная, мышцы напряглись, тут же расслабляясь, следуя моим указаниям. я был в предвкушении, но растягивал удовольствие, обдавая кожу горячим нетерпеливым дыханием. молния на мгновение яркой вспышкой осветила комнату, в которой спрятались двое. я увидел себя в зеркале без халата с совершенно безумными глазами, увидел и глаза напротив - то ли испуганные, то ли растерянные. она ведь еще дитя, хоть и выглядит взрослой, привлекательной девушкой. я отбросил сомнения: мы так далеко от остального мира и нашего прошлого, можно поддаться и совершить глупость, сулившую принести блаженство удовольствия.
я не знал невинна ли мэй, но надеялся на это, прикусывая кожу чуть ниже уха. в этом плане я слыл совершенным занудой, хотя и не имел на это право. приятно быть первым, еще большее удовлетворение - быть учителем для девушки; здесь мы усмехнемся, иронизируя над двусмысленностью положения этих двоих.
властно притянул девичье лицо, захватывая губы в свое распоряжение. из недр тела вырвался легкий стон, сигнализируя о том, что  прелюдии не должны затягиваться. мне потребовалось немного времени, чтобы принять неправильное решение, но исполнить волю телесного я не смог: раздался резкий стук, испугавший нас двоих до дрожи в пятках. сердце тут же ухнуло и провалилось, руки отпустили голову, пальцы прекратили волновать кожу. натыкаясь друг на друга, в спешке мы принялись одеваться. я не нашел ничего лучше, чем обернуться одеялом, осторожно приоткрывая дверь. то был мой знакомый француз, заботливо держащий в руках фонарик и свечи. он объявил, что света не будет до утра и извинился, с подозрением оглядывая мои голые ноги. я фыркнул, он прекратил пялиться и удалился к следующему номеру. я потоптался на пороге, не решаясь вернуться обратно. в голове прояснилось, пришло осознание ужаса всей ситуации. мне стало абсолютно стыдно, это чувство захлестывало с головой, накрывая красной волной и душило. оно душило меня, раздирая горло. я прекратил дышать, но все же закрыл дверь, оставаясь снова в полной темноте. я был в растерянности. впервые в жизни у меня не было слов и запасного плана, я просто сел на край кровати поникший и осунувшийся в момент. как же так?
я не видел где была мэй, я не искал себе оправданий. только сказал куда-то в темноту, где еще был напряжен воздух. - прости. я твой учитель, я не должен был этого делать. если нужно, я уеду.

мэй звучала жалобно и надрывно, от этого не стало легче. наоборот, чувство стыда и вины усилилось сто крат. бедная девочка - сама не понимает о чем говорит, о чем просит. молодые люди плохо умеют контролировать тело и желания, повинуясь животному. но когда влечение поддерживает взрослый человек, умеющий думать о последствиях - становится трудно объяснить природу мотива. мысли беспорядочной вереницей бегали в голове, подавая оправдания как спасательный круг утопающему. я отряхивался от таких потому что пока не готов был вступить с самим собой в полемику. 
я осторожно сжал колено мэй, а потом взял ее теплую мягкую руку, еще не успевшую остыть от жарких касаний. я подтянул ее ближе, поцеловал губами - нежно, интимно и извинился почти шепотом, вкладывая в одно слово много смысла. прости за то, что сделал. прости, что не сдержал себя, когда должен был. прости за францию, которую открыл для тебя и так жестоко забирал обратно. наша слабость не должна выйти за пределы этой маленькой душной комнаты, а гроза притворится, что ничего не увидела, заглядывая в окна. она уже затихала, будто добилась своего и теперь катилась дальше, разбрасываясь молниями и облизывая деревья холодными каплями. мы слушали нарастающую тишину, я продолжал держать руку девушки, чувствуя, как та постепенно смягчается. значит, успокоилась. я тоже решил не поддаваться волнению, медленно закрывая глаза и выдыхая. ничего не произошло, это самое главное, но стеснение и неловкость навечно должны были повиснуть над нами, делая невозможным дальнейшее обучение. мы оба это понимали, но вслух не говорили. мы вообще молчали, наслаждаясь последними минутами, проведенными в темноте наедине. свет так и не включили, свечи, которые я поставил на стол, так и не понадобились. они пригодятся романтичной парочке, что заедет сюда прямо после нас и не будет подозревать о грехе, которому чуть не поддались двое в этой комнате.
потом я просто ушел, оставляя мэй одну в кромешной тьме. оставляя там маленькую девочку, спавшую только при свете ночника. она должна была пережить это одна, как переживают драмы все подростки ее возраста. эта поездка сделает ее взрослой, хорошо что лишь головой. пусть она не думает плохо о своем любимом учителе, для него сейчас это был единственный выход, выбор взрослого человека, чуть не оступившегося несколько минут назад.
я не знал куда держу путь, только сжимал в руках свой маленький чемодан и дорожную книгу. я возвращался к ней всякий раз, когда мне были необходимы ответы. и читал ее в одиночестве, остановившись в доме у приветливой женщины, согласившейся принять меня в срочном порядке. она улыбалась, а я считал себя настоящим подонком, не улыбаясь в ответ. всю ночь я думал о том, что мэй окажется мстительной и станет болтать, но потом думал, что это совсем не про нее. несмотря на внешнюю напористость, мисс селест никогда бы не подумала причинить мне вред, я видел это в ее жалостливом тоне и аккуратных прикосновениях. я не мог совсем бросить мэй потому что обещал ее отцу обучить девочку, правда, нужно было уточнить чему именно. в любом случае, утром мне предстояло возвратиться к девушке, посмотреть в ее глаза и еще раз извиниться, стараясь погасить неловкость между нами. все это завтра, а сейчас я засыпал в горячке и снилась мне чернота, удушающая и мрачная.

завтра наступило, но легче не стало. так бывает всегда, когда душа взывает к совести и пилит тебя изнутри острым жалом. я собрался с духом и вышел из дома, не оборачиваясь на пожелания доброго утра. на улице было свежо, как после грозы летом. точнее, так и было, конечно. туман повис над бесконечными полями, под ногами расплылись лужицы, в них отражалось голубоватое небо все в облаках. сегодня обещался жаркий день, но с обнадеживающим ветерком. я вздохнул - по-крайней мере девушка сама этого хотела, а значит - я смогу объясниться, извиниться за свою напористость и снова построить между нами стену. потом был неприятный телефонный звонок, который окончательно выбил меня из колеи.
я постучался.
стук разошелся по дубовой двери, глухо отозвавшись по всей комнате, которую я знал наизусть. успел изучить в темноте, рискуя обнаружить пальцами уголок комода. мне нестерпимо хотелось увидеть лицо, которое я недавно с такой страстью целовал, и мэй не заставила себя ждать. наверное, она практически не спала и задремала лишь на рассвете. наверное, она была в такой же неприятной горячке, в какой был я. утро было слишком ранним для сложных разговоров, но у нас все было по-другому. мне было необходимо объясниться, хотя скорее всего я только все испортил. мы сели на кровать точно также, как сидели недавно. только вокруг было сыро, неприятно, тоскливо. хотелось спать и есть, глаза нестерпимо слипались, но организм был слишком на нервах, чтобы снова уснуть. тогда я начал свой монолог. - мэй, кое что произошло. скоро прибудет остальная группа, а вместе с ними сэм - ее ты видела у меня дома. я бы хотел напомнить, что первоочередная задача - твое обучение здесь. и если ты захочешь сменить учителя, я приму любое твое решение. я говорил с ней как со взрослой, глядя прямо в глаза. обидно было подставлять это прекрасное личико под удары, обрушивающиеся как камни с мраморных колонн старинного здания. хотелось защитить ее, но увы - хорошие концовки останутся в романах, обернутых красными обложками.

Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?
(Мф. 6. 23)

мы могли не прекращать общение, но радости я от этого не испытал. вернее, не испытал той радости, которую чувствовал, когда только готовился встать на этот шаткий порочный путь. судьба испытывала нас, очевидно ей было одной известно, чем должен был закончиться наш странный роман на почве любви к французскому. именно к нему мы вернулись позже, открывая знакомые книги и учебники. нехотя рассаживаясь в значительной отдаленности друг от друга, дабы не искушать себя. водили пальцами по неуловимым строчкам, старательно забывая все произошедшее, впитывая знания - иначе быть не могло. мы даже не встречались взглядами, я не смотрелся в зеркало, боясь увидеть там вмиг постаревшего и осунувшегося мужчину, а не того вдохновленного юношу, прибывшего в славную страну неделей ранее.
вся остальная группа быстро подтянулась к нам, нагоняя программу. теперь мы передвигались вместе, я старательно терялся в толпе, не попадаясь мэй на глаза. мы встречались лишь в классе и на экскурсиях, которые я вел, с содроганием проводя пальцами по экспонатам культурного наследия. почти также я касался точеной фигуры в темноте, будоража сознание и воображение. теперь все это стало недоступно и как-то поблекло со временем.
сэм ворвалась в мою жизнь совершенно не вовремя. неуклюже завалилась так, как умела только она. я подсознательно сравнивал ее с мисс селест, представляя теперь в постели ее молодое тело, извивающееся под моими сильными ладонями. сэм так не умела, она не получала от меня удовольствие, она вообще мало что понимала в жизни и скорее всего просто существовала, теряясь в потоках течения. по обыкновению, я выдавливал на свое благородное лицо подобие улыбки, встречая на пути свою невесту. она ведь не виновата в моих страстях и желаниях, в конце концов я сам выбрал этот путь, следуя по нему будто мученик с окровавленными запястьями. еще чуть-чуть и меня распяли бы, но возводить мне крест было уже некому.
глупая сэм. глупое имя. глупая франция, которая так жестоко измывалась над нами. мне более не были милы лавандовые поля, старинные домики и загорелые местные жители, подающие персиковый сок. однажды мы гуляли с группой, но мы с мэй отбились от "стада", следуя скорее слепому инстинкту, не привычные собираться вместе подобно послушным овцам. нас разделяла сиреневая полоса, мы брели прямо, вдоль пахучих цветов и думали каждый о своем. я слышал ее сбивчивое дыхание, даже позволил себя посмотреть на нее и едва заметно улыбнуться - к чему ей ломать жизнь, убиваясь по своему профессору? она вольна в своих решениях - богатый и заботливый отец, счастливая жизнь впереди, только успевай ловить возможности и использовать их. в какой-то момент на душе отлегло, а в голову пришло единственное верное решение, которое, как оказалось, впоследствии разобьет кому-то сердце. но это потом, а сейчас мы принялись догонять группу, вдруг осознав, что снова поступаем странно и неправильно.

затем мы прибыли в марсель. уже уставшие, с новыми впечатлениями и обширными познаниями в области культуры франции. поездка выдалась замечательной для всех, за исключением двоих несчастных, что вздыхали друг по другу, сидя одинокими каждый в своем номере. как-то на завтраке сэм - возбужденная и бодрая, решила приобнять меня, выказывая скорее благодарность за чудесную ночь, нежели выражая чувства. я тут же отпрянул, высвобождая руки из цепких объятий. все ее существо раздражало меня, я нахмурился и напрягся, пытаясь придумать стоящую причину дабы удалиться за столик. сославшись на усталость, я обнаружил, что мэй глядит на нас во все глаза и смутился: моя задача была ровно противоположна, чтобы не давать девочке ложных надежд. но очень скоро мне предстояло обрубить все хорошее под корень, в конец кромсая нежное девичье сердце. что уж и говорить - даже мое, сделанное из пряного красного сока, должно было содрогнуться и ухнуть вниз. но как к этому подготовиться?
франция - поистине магическое неповторимое место, поэтому нам снова предоставилась возможность побыть вдвоем. я чувствовал, что это был последний раз, когда мы будем настолько близки, но деликатно сдерживал себя в эмоциях, говорил очень тихо, с опаской расставляя слова. свесив ноги с причала, мэй слушала меня или не слушала, задерживая внимание на крике чаек. пахло морем - соленой водой вперемешку с нагретым песком. туристы спешили куда-то, рассаживаясь по круизным лодочкам, в воздухе витал запах жаренной курицы из бистро напротив, но все-таки морское побеждало, как всегда побеждает природа. ветер трепал наши волосы, я совершенно перестал следить за собой и окончательно зарос, уже без старания подвязывая кудри эластичной резинкой. локоны выбивались на лицо, закрывая глаза, но это не должно было помешать нашему разговору. я не садился рядом с мэй, а расхаживал по пирсу взад вперед на таком расстоянии, чтобы это казалось приличным, но чтобы мисс селест меня слышала.
- эта поездка многое расставила по своим местам. я понял, что привязан к одному человеку и не могу подвести его. - слова были натянутыми потому что я не привык так слепо врать самому себе. - сэм - хороший человек. мы вместе уже долгое время, поэтому... да ладно, к чему временить, когда знаешь, что делаешь заведомо больной и неправильный выбор? - мы решили пожениться. вот и все, сказал. волны принялись разбиваться об острые скалы, я даже не смотрел в милое лицо, я глядел вдаль, перебирая в руках ракушки, собранные с берега. когда-то мы все станем одним целым с морем, но если бы можно было выбирать - я бы тотчас же стал морской пеной и навсегда потерял голос.