эта скамейка стала поводом многих наших встреч, где я часто для профилактики напоминала ему, что молчание — это золото. особенно, когда дело касается меня. часть моего мозга понимала, что ему все равно, что он, скорее всего, сидит у себя в комнате и дрочит на райана гослинга, меган фокс, на каст "мстителей" или может быть даже на гарри стайлса. однако то, что ему, наверное, все равно и он, скорее всего, никому не расскажет было недостаточно. мне нужно было знать наверняка. к моему превеликому несчастью кори не был самый робкий из всего робкого десятка затравленных пассивно-агрессивных мальчиков, которые к семнадцати годам еще не успели отыметь пол школы. он был, можно даже сказать, самым наглым из них из всех. он привык к моим гормональным всплескам параноии и шизофрении, которая настегает рано или поздно всех девочек нежного возраста, и теперь нагло посылал меня нахуй. ему хватало смелости иногда язвительно заявлять, что он придет ко мне домой, постучится в дверь и расскажет папе о моих похождениях. он блефовал. ему было не до этого. у кори, судя по его вечно кислой мине и сообщениях в телефоне от непонятных номеров, которые он читал во время урока по математике, был целый кузов своих собственных проблем.
с одной из них я даже успела познакомиться лично. то, что кори был не лузером было сомнительно до тех пор, пока мне не посчастливилось познакомиться с его так называемым другом. друг был высоким блондином с точеными скулами и, барабанная дробь, двадцати восьми годами проживания на этой земле. неплохо для визуального девственника, циммерман, можно даже сказать, что я снимаю перед вами шляпу. это было парадоксально, что с этим кучерявым еврейским мальчиком меня связывало столько нелицеприятных историй. к моему удивлению друг оказался не против личного знакомства со мной. теперь мои отношения с кори выстроились из обыденного "опять ты" до "надеюсь ты успеешь сдохнуть до выпускного", потому что сама того не подозревая (ну как сказать, подозревая конечно, но закрывая на это глаза), я вступила на территорию в которую нельзя было вступать — в любовный омут мистера кори циммермана в котором и без моего участия был полный пиздец. однако дорогу назад никто не объявлял и не объявит, поэтому то, что было простым конфликтом, теперь переросло в настоящую войну. воевала, конечно же, как обычно, только я.
поймав в очередной раз в коридоре и цепко схватив за руку, я шепнула ему на ухо одно заветное слово — скамейка. он знал, что это значит. место встречи изменить нельзя. он появлялся каждый раз, будто бы ему нечем было больше занять свой обеденный перерыв. будто бы ему действительно нравилось перекидываться со мной любезностями.
дожидаясь главного героя пьесы, я перебирала в голове поводы моей ненависти к этому казалось бы безвредному мальчику. он бесил меня настолько, что я готова была разрушить его отношения, психику, как минимум испортить ему сегодняшний день. он выводил меня из себя, да. он знал обо мне слишком многое. нет, скорее всего он увидел то, о чем догадывались все. он был тем, кто мог назвать меня "шлюхой" и быть в этом абсолютно прав, потому что видел все своими глазами. и это бесило меня настолько, что я готова была врать, сыпать угрозами и шантажировать. я готова была на все; главное не увидеть в себе очевидное. главное самой не поверить в слухи, которые всегда были самой настоящей правдой.

тишину задворков школы нарушили знакомые мне шаги. это было невыносимо прозаично, что я могла идентифицировать кори циммермана по его шагам. обычно такие лавры принадлежат любимым, близким, родителям в конце концов, но только не кучерявым одноклассникам-задротам. вообще, если можно было бы уничтожать людей взглядом, то я бы, наверное, уже была кучкой праха на старой облезшей скамейке. несмотря на то, что кори вечно говорил, что ему на меня похуй, смотрел он на меня так, как будто готов был сжечь, как самую настоящую салемскую ведьму, лишь бы я не попадалась на глаза. откуда такие уровни ненависти с обоих сторон, спросите вы? а разве не этим постоянно занимаются подростки? разве нам не положено желать кому-нибудь мучительных страданий хотя бы раз в жизни? кори всегда говорил, что он пацифист, поэтому не собирается бить меня в лицо. но разве пацифисты ругаются матом? или это такой способ выпустить пар дабы не прибегать к насилию? как бы там ни было, мне казалось, что ответ на этот вопрос я узнаю именно сегодня. интересная загвоздка была именно в том, что в обычное время мы просто срались. любые "новости" были вовсе не новостями, а очередными хитроумными фразами, которые мы сочиняли всю неделю в душе, прогоняя предстоящую стрелку на скамейке в голове. сегодня же, у меня были самые настоящие новости. и если циммерман думал, что подготовился к сегодняшней встрече тем, что напридумывал парочку ядовитый брызгов слюнями в мою сторону, то он очень сильно ошибался.

— и вам доброго дня, мистер хуйммерман. надеюсь, у вас был хороший день, иначе мне будет жаль бить вас ниже пояса, — несчастный кори, он даже не подозревал, какая нихуевая ракета летит в его орбиту. в каком-то отдаленном уголке сознания у меня даже проснулась совесть. может не стоит? если посмотреть на кори трезвым взглядом, его попросту было жалко. худой, кучерявый,  без какой-либо харизмы или же чувства юмора. таких же надо жалеть, нет? но для таких мыслей было поздновато. вообще-то нужно думать, а потом действовать, но у меня, как всегда, все было наоборот. в свою защиту я могла сказать, что я привношу честность и открытость в наши отношения. наоборот, хранить такие секреты от близких людей — это самый страшный грех.
— так получилось, что сегодня ты будешь за священника, потому что мне нужно тебе в кое-чем раскаяться. — если раньше ракета с атомным грузом просто летела по направлению кори, теперь она медленно входила в его орбиту, — коли ты всегда был в курсе моей личной жизни, я решила, что настал момент и мне познакомиться с твоей. если честно, я всегда думала, что ты за неимением ничего лучше, трахаешь надувных кукол по секрету купленных с маминой карты на амазоне, — а разве так думали не все? или, может быть, я в свое время не разглядела в кори мистера секс-символа, не важно. важно то, что теперь его настоящее лицо вылезло наружу. и если раньше он чувствовал себя в выигрыше, потому что имел хоть какой-то компромат на меня, то теперь он точно не сможет одержать победу в этом поединке. — в общем, ты знаешь, я девочка пронырливая и с интересными друзьями. в полку друзей у меня недавно было пополнение. ты никогда не угадаешь с кем я познакомилась!
драматичная пауза, откидываю волосы назад, облокачиваюсь о спинку скамейки, не прерываю зрительного контакта. кори выглядит устало, незаинтересованно, пресненько. он действительно еще не догадался. хотя, куда ему? он небось думал, что вечно может скрывать от меня свои непосильно большие для него скелеты в шкафу. возможно, ему никогда и не хотелось по настоящему портить мне жизнь. мне, если честно, тоже. просто есть и всегда были вещи от которых я не могла отказаться. интриги, скандалы, расследования. все это было будто сделано специально для меня. у меня не было других хобби кроме как портить или же, наоборот, скрашивать своей персоной людям жизнь. чаще скорее всего портить, конечно. в утешение кори можно было бы всегда добавить, что он был такой не один, что всегда найдутся другие люди, которым можно было бы испортить все самое хорошее. однако по свежим синякам на запястьях циимермана, мне почему-то казалось, что порчу я вовсе не райскую жизнь. наоборот, теперь все кусочки пазлов наконец встали в одну большую красочную картину под именем фредди.
— я дам тебе небольшую подсказку. — момент истины, как говорится, настал. — мой друг, скорее всего, успел залезть к тебе в трусы и, более того, не единожды, — от таких мыслей тошнота подступала к горлу, конечно же. представлять кори в таком ракурсе было слишком мерзко. некоторым людям лучше не стоит заниматься сексом вообще, циммерман был одним из них. — и когда я говорю друг я подразумеваю некого индвидуума под два метра ростом, худощавого, блондина, у него много тупых татух и он, как бы это красиво назвать, играет в группе для школоты, собственно, как мы с тобой. лицо кори начало приобретать багровый оттенок. кажется, до него наконец-таки дошло. — судя по цвету твоей мины, могу смело заметить, что ты знаешь о ком я. — триумфально заявила я, перекидывая одну ногу на другую, — а теперь викторина для маленьких шокированных мальчиков, как ты думаешь, что меня связывает с фредди?

а вы можете похвастаться тем, что практически каждый человек с которым вы были знакомы рано или поздно назовет вас сукой? я вот могла. дело было даже не в моем паршивом характере (хотя, давайте признаем то, что именно он играл ключевым компонентом в миксе огонь+бензин), дело было в том, что люди никогда не ждут подвоха. точнее, как бы сильно мы все не говорили себе, что мы эмо и готы и не верим в светлое будущее, это было враньем. человечество в буквальном смысле этой фразы продолжает размножаться только потому что в каком-то дальнем уголке подсознания все равно верит в это чертово светлое будущее.
то же самое было и с корри.
да, он знал, что я мерзкая сукамразь, но он и подумать не мог, что я посягну на то, что было его. хотя прекрасно видел наше знакомство с фредди, был там, быстро бегал глазками то по своему блондинистому ловеласу, то по мне. черт, да он даже криво выдавил из себя что-то про друга. каким идиотом надо быть, чтобы говорить мне (из всех людей на этой планете), что твой парень — это твой друг. неужели ты думаешь, что я не буду с ним флиртовать, не напишу красивым почерком свой номер телефона на какой-нибудь найденной неподалеку салфетке, не приду на его концерт? ты серьезно решил, что если он является неприкосновенным в твоей маленькой душной головке, то он является таковым в реальной жизни?
кори стоял и нервно сжимая уже превратившееся в коричневую кашицу яблоко, с перерывами в секунд десять называл меня сукой. — оригинально, циммерман. других слов мы не знаем?
несмотря на все мои предубеждения насчет кори, он все-таки оказался не таким уж и пассивно-агрессивным пацифистом, каким притворялся. откинув яблочное пюре в сторону, он вцепился в воротник моей блузки и повалил на землю. и вот, спустя каких-то пару мгновений, мы с этим кучерявым еврейчиком были ближе, чем никогда — я, распластавшаяся на задворках школы, он — оседлав меня, брызжущий слюной мне в лицо и кидающийся угрозами об убийствах. это было похоже на плохо поставленный самодеятельный спектакль или малобюджетный фильм, для полной картины нам надо было страстно начать целоваться в засос, а потом, через пару лет, переехать в коробку на подобие дома и нарожать несколько уродливых детей. но не все золото, что блестит, как говорится, поэтому наша ситуация была совершенно другой. мне не оставалось ничего больше, как смеяться. лицо кори было слишком занимательным — красные щеки, бешеные глаза на выкате, вена, выступающая на лбу. он походил на собаку у которой отобрали его любимый мячик и никак не отдадут обратно. еще он был похож на мальчика, который связался не с той компанией и который знал об этом, но ничего не мог с собой поделать. ну вот куда ты, кори, суешься? дело было не во мне, дело было во фредди. циммерман, наверное, догадывался, что его место было вовсе не с красивыми блондинами, а с какой-нибудь прыщавой девицей в брекетах, с которой его познакомила бы его мамкатеткабабушканеважно, а он бы всю свою жизнь старательно скрывал свою гомосексуальность, как только мог. но вот оно, просвет в море страшных мыслей, под именем фредди. но вот только он расслабился, нашел эту свою первую любовь на всю жизнь или как люди теперь называют этот школьный пиздец состоящий из слез и соплей, появилась я. экая ведьма на горизонте, которая вот-вот украдет и разобьет вдребезги весь его более-менее устаканившийся мир.
— это конечно мило, что ты решил, что я пришла к тебе просить благословения, — процедила я, пытаясь оторвать цепкие пальцы циммермана от своего воротника, — но мне оно никогда не было нужно.
впившись ему в запястья своими ногтями, я все-таки умудрилась отодрать его руки от себя. кори остолбенел, побледнел, потом опять покраснел. со стороны было видно, что он пытался понять, что я имела в виду, но к своему превеликому ужасу уже догадывался.  пользуясь временным шоком моего оппонента, я пнула его в грудь. тот, потеряв равновесие словно картонная вывеска какого-нибудь магазина в ветреный день, приземлился на землю рядом со мной. настал мой черед для угроз и расправ, кори. нависнув сверху, теперь уже я схватила его за ворот футболки.
— я тебе больше скажу, циммерман, это была романтичная ночь под звездами... мы смотрели на ночной окленд и в порыве страсти даже забыли, что окленд уродлив при любом освещении. кори пытался вырваться из под моих натисков, но я удерживала его, как только могла. одной рукой пытаясь прижать его к земле, а другой схватив его за руку, которая метила в сторону моего лица. я хотела продолжить свой рассказ, но кори брыкался, как раненная лошадь. — да послушай же ты меня, блять, — прошипела я, схватив его за грудки и приложив головой о лежащую под ним же землю. мальчишка поморщился от боли, но брыкаться прекратил. — я беременна, кори.
слова сами вырвались изо рта. да, я конечно думала о том, чтобы засадить ему в голову такой вот нихуевый болт, но до самого последнего думала, что не смогу. это было враньем, конечно же. я была дурой, это было бесспорно, но залетать от недо-рок-звезды с целым кузовом тараканов в голове было вне моих планов.
мне просто хотелось ударить циммермана ниже пояса, потому что как бы сильно я не притворялась, меня ранили его слова, но я не могла расплакаться и убежать, как сделала бы обычная девочка. я не позволяла себе такого. я не могла выглядеть так, как будто у меня есть совесть или сердце или моральные принципы, потому что я знала, что кори вцепится в это зубами и сам того не подозревая сделает мне еще больнее. я жила по принципу подложи бомбу ближнему своему, дабы он не сделал этого первым.
разглядывая кори, я не могла прочитать выражение его всегда обыденно-пресного лица. он молчал. я тоже замолчала, убрав от него руки и поднявшись с колен. впервые за все наше знакомство мне стало рядом с ним страшно. я никак не могла ручаться за то, что мой скамеечный "друг" не прибегнет к самому настоящему физическому насилию, ошеломленный полученными новостями. впервые за долгое время мне, наконец-таки, показалось, что я перегнула палку.

почему-то всем всегда кажется, что приставить дуло пистолета к виску человека, который вас бесит — это хорошая идея. и если вы не оконченный садист, то прямо после выстрела вам начнет казаться, что вы сделали это зря. я же, извиваясь и шипя, ходила по этой тонкой грани между нормальным человеком и садистом. это было похоже на цирк, где девушка подвешенная под потолком выдает трюк за трюком и каждый раз, когда ты подумал, что увидел кульминацию, она делает что-то, что заставляет кровь леденеть в твоих жилах еще сильнее. я была этой девушкой, а кори — испуганным зрителем, который сам, собственно, заплатил за билет, но который скоропостижно пожалел об этом. с другой стороны, гимнастка в цирке не была виноватой, она лишь показывала свои таланты по заученной наизусть программе, которую придумал какой-нибудь дяденька за кулисами. так и в нашей ситуации, я не была главной виновницей (или по крайней мере пыталась себя в таком убедить). в конце концов, если бы фредди действительно любил кори так, как должен был, он бы не стал со мной спать. этого не делают верные мужчины, им не нужны милые школьницы, которые мурлычут словно новорожденные котята и толпами пытаются проникнуть за кулисы после его очередного концерта. я не была в этой ситуации проблемой. я была лишь индикатором того, что эта проблема имеется. несмотря на это где-то внутри вьюнками вилось чувство того, что я мразь. кори выглядел разбитым. разбитым beyond repair. и в этом была виновата только я. с другой стороны, обычные мальчики вроде кори не прыгают за первым попавшимся блондином с гитарой. в семнадцать лет они делают другие вещи — пьют какое-нибудь мерзкое дешевое пойло на вечеринках, щипают одноклассниц за жопы, по пьяни целуются с лучшим другом в конце концов, но не страдают из-за того, что их двадцативосьмилетний парень переспал с их семнадцатилетней одноклассницей и теперь она вроде как беременна. у кори и без моего участия в этой истории не все было хорошо с головой. говорят, мы притягиваем именно то, что нам по силам пережить. кори, сможешь ли ты пережить такое?
[float=left]зачем ты это сделала?
зачем ты это сделала?
зачем ты это сделала?
зачем ты это сделала?
зачем ты это сделала?
зачем ты это сделала?
[/float] хотелось переспросить, что конкретно? но я старалась держать язык за зубами. это было похоже на похороны какого-то дальнего родственника. с одной стороны, тебе не хочется лить слезы и кричать о безмерной любви к человеку которого ты видела всего лишь раза два в жизни. с другой, траур людей вокруг делал твое собственное отсутствие каких либо негативных эмоций совершенно неуместным. я должна была по всем канонам кинематографа опуститься на колени рядом с циммерманом и просить прощения, заливаясь слезами. сказать, что совершила страшную ошибку, говорить, что никогда себе такого не прощу. закинуть пару строчек о том, что хочу убить себя, потому что мне ведь так стыдно, что кривит даже, когда смотришься в зеркало. но на языке ничего не вертелось. в голове было лишь холодное спокойствие, которое не бывает присуще даже серийным убийцам (у тех, скорее всего, в голове творилось то, что сейчас происходило у кори). и вот опять, это спокойствие и хладнокровность на контрасте с явно увядающим внутри мальчишкой казалось непристойным, гнилым, аморальным. прости меня циммерман за полное отсутствие к тебе симпатии, я правда пытаюсь. это было правдой, всматриваясь в его лицо я пыталась выдавить из себя хотя бы капельку сострадания, но внутри поднимался лишь стыд вперемешку со злостью. я не должна была здесь быть, мать вашу. я не должна была участвовать в чужих отношениях. чужих, мать вашу, отношениях. я не имела ровным счетом никаких связей с кори циммерманом, и не должна была иметь. но, увы, я проводила свой день здесь, с ним, старательно пытаясь наколдовать ему еще больше подростковых травм, чтобы в дальнейшем ему вообще жить не хотелось. а может быть ему уже и не хочется.
— я завалила все экзамены и останусь в окленде в следующем году. будет время родить, — я опустилась на скамейку. кори все еще сидел на земле, заглядывая мне в глаза, надеясь, что я скажу хотя бы что-то что прекратит его страдания. это было бы так прозаично если бы я на самом деле была беременна. на секунду я даже расстроилась, что моя история была фейковой, что в ней не было нужной доли страданий и боли, точнее боль, конечно же была, боль кори, но он все равно когда-нибудь узнает, что это было неправдой. или не узнает, но я уже уйду в закат. уеду куда-нибудь сменю свое имя, перекрашу волосы в какой-нибудь ядовито-пергидрольный цвет и больше никогда не увижу ни фредди, ни кори. может быть, они будут думать, что я родила и отдала ребенка куда-нибудь в приют, или же наоборот ращу его вдали от знакомых лиц. осознание того, что в любом случае эта история будет достойна экранизации чуть ли не вывело на мое лицо злорадную ухмылку. я вовремя ее сдержала, конечно же, но не смогла не подметить, что по мне плакало актерское училище. — фредди еще не знает, — добавила я, в надежде, что кори не сорвется прямо здесь и сейчас с места, чтобы пойти искать своего возлюбленного и трясти из него правду, — я не знаю, стоит ли ему говорить вообще.
это было мое черно-белое кино и я играла мученицу, которая пала жертвой двух людей, которые любили друг друга, но не могли в этом признаться. если честно, меня мало волновало любили ли друг друга фредди и кори, но для моего кино, в моей извращенной голове, они должны были любить друг друга. ведь ни одна трагикомедия не была поставлена на простой симпатии. отдергивая себя от тягучих, словно пережженная карамель, мыслей, я еще раз ощутила это тяжелое стыдливое чувство. я радовалась боли других людей и, как говорят все вокруг, это не предвещало ничего хорошего.