[indent] «Миссис Айкер, вы не могли бы приехать в школу?»  И по полутону школьного психолога, с которым Эрика общается каждый вторник и пятницу, она понимает, что это не просьба, а необходимость. Необходимость на грани скандала. Попытки уточнить ситуацию — безуспешны, также как и надежда найти успокоение в собеседнике на том конце провода [ты, блять, психолог или где?].
[indent] «Миссис Айкер, вы не могли бы приехать в школу?» и Эрика пересекает двойную сплошную, едва ли задумываясь, как будет объясняться, если ее сейчас остановят бдительные сотрудники дорожной безопасности.
[indent] Телефон Ретта недоступен [словно, бывает иначе], несмотря на его возвращение домой. На пару недель — его ежедневная мантра на завтрак обед и ужин, словно бы в оправдание своего присутствия. Словно бы свою супружескую и отцовскую роль он выполнил выписанным чеком, игрой в мяч на заднем дворе и поцелуем в щеку с утра перед поездкой в бюро, оставляя после себя шлейф какой-то безнадежности и одиночества. Каждую такую поездку Эрика привыкла не ждать его домой к ужину — срочные задания имеют привычку появляться неожиданно. Так же как и супруг на пороге собственного дома по завершении такого «неожиданного» задания. Пусть в реальности все не так плохо, но Эрика сейчас так зла, Ретт, так зла. Ей все это не нравится. От звонка и неизвестной, но, очевидно, хуевой ситуации в школе до твоего отсутствия, когда ты рядом.
[indent] «Миссис Айкер, вы не могли бы приехать в школу?» и glock 27 с глухим ударом металла о дерево ложится на гладь стола прямо перед ее лицом. Эрика чувствует, как почва уходит у нее из-под ног, а с губ срывается непроизвольное «твою мать, Ретт». Она переводит глаза с директора и психолога на оружие, далее — на Тони, которому тут же сказала держать язык за зубами. Эрика складывает руки на груди и спрашивает, как же они поступят, попутно представляя всю возможную волокиту с социальными службами [разумеется, тогда, когда тебя, дорогой супруг, не будет в городе].
[indent] Это «миссис Айкер» и «школа» доводят ее до сведенной от раздражения челюсти на обратном пути. Тони пытается оправдаться, что-то бормочет, но она тут же его одергивает безапелляционным «никогда больше» и останавливается возле спортивной школы. Никакие школьные проступки не обеспечат ему вечер безделья.
[indent] На столешнице перед ней стоит стакан воды с лимоном, лежит его пистолет и телефон с огромным количеством исходящих, которые так и не добрались до абонента. Дрожащими от напряжения пальцами она проводит по лбу, пытаясь снять с себя эмоции последних часов и нервно выдвигает ящик кухонной тумбы, где за всеми ее витаминами прячется пачка сигарет на черный день. Всегда пряталась, но не сегодня. Сегодня у нее нет времени искать, потому что гравий на подъездной дорожке шуршит под колесами bmw черного цвета. Потому что пока Ретт выжимает тормоза, у Эрики тормоза рвет. Поворот ключа в дверях, его дежурная фраза и растерянный взгляд.
[indent] Она сжимает пальцами рукоятку [как он когда-то учил], растягивает губы в приторно-милой улыбке и произносит нараспев «с возвращением, милый», и тут же добавляет, не давая шанса опомниться «угадай, что сегодня произошло».

Отредактировано Erica Aiker (2020-05-05 14:18:03)

[indent] Когда-то Ретт говорил, если собираешься выстрелить, то целиться следует в голову — остальные случаи могут оказаться не столь эффективными и куда менее эффектными. Когда-то сжимал рукоятку этого же самого проклятого пистолета поверх ее пальцев и шептал инструкции на ухо [что, к слову, едва ли помогало сконцентрироваться]. Когда-то они договорились, что оружию в доме с ребенком не место и можно обойтись тревожной кнопкой. Когда-то невозможным казалось предположение, что рассудительной тогда Эрике придет в голову держать на мушке собственного супруга, а не случайного воришку, пока полиция доедает последний пончик. Какая жалость, что Ретт оказался хорошим учителем: все наставления она помнит хорошо, помнит и то, как снять его табельное с предохранителя. Вы же договаривались, блять, а ты умудряешься свести все в шутку.

[indent] Эрика не имеет привычки срываться из-за неприятностей на сыне, но Тони словно бы нехотя плетется с тренировки в сторону автомобиля, пиная коленями спортивную сумку. Ерзает в пассажирском кресле и опасливо спрашивает, злится ли она, и [черт бы их обоих побрал] смотрит таким же виноватым взглядом, что и Ретт. Как и мужу, она отвечает, что нет, и добавляет про себя, что она в бешенстве. Но книги по психологии и собственные убеждения Эрики говорят, что ребенок не виноват в том, что пытается брать пример с проебавшегося с ответственностью отца. И самое время заняться воспитанием второго, пока первый [под торжественную клятву никому не рассказывать о произошедшем] отправляется к бабушке под предлогом, что Ширли очень соскучилась. Ширли, к слову, понимающе кивает и заговорщицки улыбается, когда Эрика сочиняет бессовестные сказки о том, что сегодня они хотели бы провести время наедине. С возвращением, любимый, на ужин сегодня стейк прожарки "rare".

[indent] Эрика — натянутая струна, что готова разорваться от малейшего прикосновения. Не двигается с места и чувствует боль в мышцах от напряжения. Ей бы срывать глотку от крика в приступе истерики, да проклинать весь род его, потому что она наслушалась наставлений и угроз от школьной администрации, потому что она испугалась за Тони. Но она продолжает балансировать на кончике ножа до последнего. Крики не работают. Никогда не работали с Реттом. Глупость надо исправлять примером. — Давай поиграем, Ретт, чудесная идея! — ее улыбка — приторная; ее тон — наигранно-радостный; в ее глазах бушует ярость на грани физического насилия. На мгновение кажется, Айкер решил, что опасность миновала, если жена перешла на шутливый тон. — Сыграем в данетку, — ее голос срывается, она делает шаг назад, когда Ретт такой же шаг вперед, увереннее перехватывает рукоятку, так, как он учил. — У тебя три вопроса, — она больше не улыбается, ее голос больше не звенит неискренней радость. Все маски пали, но гнев ее все еще здесь. Осторожнее, Ретт, она все еще помнит, что целиться следует в голову.

Отредактировано Erica Aiker (2020-05-05 23:58:43)

[indent] Эрика делает еще один шаг назад и упирается пяткой в ножку дивана [твою мать]. Ей некуда отступать, да и бежать она не собирается, просто пытается урвать для себя чуть больше пространства, чтобы не чувствовать себя загнанной. И, давай, наконец, признаемся друг другу: стрелять она тоже не собиралась. По крайней мере, не в Ретта. Поэтому она шумно выдыхает и пытается проглотить нервный ком, что душит ее с каждым его шагом все сильнее. Эрика упрямо поджимает губы, вскидывает подбородок и продолжает смотреть в его глаза — серьезные. Она не будет кричать и сыпать пустыми угрозами, чтобы он не двигался с места [к чему вся эта драма, если вся их семейная жизнь — трагикомедия], но внимательно отследит за его движениями — плавными, прислушается к тону — серьезному.

[indent] Крики никогда не работали.
[indent]  [indent] Истерики — тоже.
[indent]  [indent]  [indent] Но у Эрики больше н е т никаких сил быть сильной.

[indent] Ее выдержка уже дает брешь, ее эмоции сильнее ее самой. И ей не перед кем держать лицо. Эрика хочет верить в это. Хочет верить в то, что несмотря на все то дерьмо, которое им приходится переживать из-за его работы, они все еще та пара, что дала клятву на побережье быть опорой и поддержкой друг другу. Ретт, посмотри на нее, ей сейчас нужна опора. Ей нужна твоя поддержка. Давай, как тогда. П о ж а л у й с т а.

[indent] Она смотрит на него снизу вверх, слегка задрав голову, из-за незначительной разницы в росте и чувствует себя как никогда неустойчивой на тонкой шпильке. У Эрики дрожат губы, и все сложнее дышать, но она находит в себе последние крупицы, — если с ним что-то случится, — цедит сквозь сцепленные зубы, дробит слова на отдельные слоги, позволяет им рассыпаться стеклянными камушками по кафельной плитке пола, — если он пострадает из-за твоего оружия, — ей физически тяжело смотреть ему в глаза, глаза родные, прижимая дуло к его лбу, — клянусь Богом, Ретт, я найду силы спустить курок, — она делает акцент на «найду» и заканчивает свой выпад напряженным полушепотом. И, поверь мне, она не шутит и не угрожает — просто предупреждает. Потому что жить с этой мыслью — невыносимо. В ее жизни есть единственная ценность, что заключается в двух людях, да и тех по фамилии Айкер [ее достижение и непосильная ноша]. И она не может, просто, блять, не может, переживать о последствиях наличия оружия еще и из-за сына, понимаешь?

[indent] Эрика выжидает еще мгновение, пытаясь найти отклик в его лице и слегка отшатывается, когда медленно отводит пистолет от его лица. Поздравляю, Ретт, ты выиграл, она сдалась. Ее плечи поникают, с губ срывается судорожный выдох, Эрика опускает оружие в пол и отворачивается к окну, когда передает glock, развернув кисть так, что рукоять пистолета смотрела на Ретта, дуло — в сторону.

[indent] Обхватывает себя руками, как только холод металла покидает ее пальцы, и понимает, что она дрожит. Не от холода, а от всех эмоций, что сводили ее сегодня с ума. От того волнения, которое началось со звонка и усугубилось видом его лица, да перед пистолетом, который сжимала она. Смотрит сквозь панорамное окно на фонари, освещающие задний двор, но видит их отражения: две фигуры, словно бы неуместные и искаженные легким преломлением и подкатившими слезами. Ноги — ватные, голова — тяжелая, кровь шумит в ушах. Физические силы покидают ее столь же стремительно, как мгновение тому назад ее покинули моральные, что ей нужно — еще мгновение, прежде чем спастись бегством. Пока что она не знает, что дальше делать. Она сказала уже все, что хотела и чувствует здесь себя лишней. Как и в спальне по ночам, когда нащупывает холодную подушку рядом с собой. — Ужин в духовке, — Эрика облизывает пересохшие губы и прикрывает глаза. Голос ее тихий, уставший, — разберись как-нибудь сам, пожалуйста.

Отредактировано Erica Aiker (2020-05-07 04:24:55)

[indent] Ее руки расплетаются из тугого узла на груди, пальцы больше не сжимают собственные плечи, что потеряли острую геометрию в его объятиях. Таких родных и давно желанных. Руки опускаются — безвольно, Эрика пытается вздохнуть, но чувства все еще сжимают горло, может только выдохнуть — судорожно. Ее слезы — слабость. Слабость, который она стыдится, но которую не хочет прятать. Не сейчас. Не тогда, когда Ретт дома. Быть слабой рядом с ним так привычно.

[indent] Эрика на секунду теряется. Не знает, куда деть руки, что сказать, и боится даже вздохнуть. Господи, Ретт, ей так этого не хватало, так не хватало, что она боится поверить в происходящее. Забавно, но нет сил [да и желания тоже] оттолкнуть его, осыпать проклятиями его и весь его род, хлопнуть дверью спальни, ванной и показательно включить воду — ведь так принято у нормальных людей, правда? Какое счастье, что они — н е н о р м а л ь н ы е.  Счастье, что у них все иначе. Их брак — буря в стакане, поставленная на паузу приездами, отъездами и вечным ожиданием иных времен. Времен, когда все станет легче_лучше_стабильнее. Времен, которые они обещают друг другу и окружающим, и проносят эти обещания призрачного «однажды» из года в год, из дома в дом, отказываясь признаваться в том, что этому пресловутому «однажды» места в их жизни не так уж много: в чулане за банками белой краски, которой они вместе красили когда-то стены, те самые, что стали свидетелями слишком много. Они — Айкеры, и жить в разлуке для них — правило. До тех пор пока каждая встреча не становится чем-то худшим, чем сама разлука. Но разве кто-то об этом сейчас задумается?

[indent] От Ретта пахнет мылом, Lucky Strike и океаном, в котором так легко утонуть; пахнет минувшей бурей и их ссорой. От Ретта пахнет домом. Домом, ощущения которого так не хватает в дни его отъезда.  — Прекрати, — Эрика не хочет его разубеждать, но и слышать его самоистязания невыносимо. В порыве момента прижимается к нему с особым отчаянием, позволяет рукам забраться под его джинсовку, уткнуться носом в шею, как в лучшие дни. — Мы справимся, — она шепчет едва слышно, на выдохе, не понимая, обращается к себе, нему или ни к кому в частности. Эта короткая фраза для нее — мантра с две тысячи седьмого года. Мантра, которую она проносит также бережно, как и иллюзорное «однажды». Не пытайся ее переубедить, Ретт, просто кивни, как делал это всегда, когда ее уносило по волнам сентиментализма, и прижми покрепче. «Я так скучаю по тебе», срывается с губ без разрешения и спроса, но единственное, о чем остается жалеть — что не призналась в этом раньше. Без бравады и прикрас. — Побудь сегодня со мной, — не только телом, но и душой. Эрика поднимает взгляд, чтобы встретиться с его — уставшим, — пожалуйста, — полушепотом, да с легким прикосновением губ к его подбородку.